Page 81 - Глазами клоуна
P. 81

старику  Фурману,  заметил  на  редкость  смиренно,  что  ставки  подсобных  рабочих,  мол,
               «собственно  говоря,  вот  уже  три  года  как  повысились»,  а  он  получает  столько  же,  что  и
               раньше;  и  мать  визгливым  голосом  прочла  тогда  двухчасовую  лекцию  на  тему  о
               «корыстолюбии  некоторых  субъектов».  Однажды  она  дала  нашему  письмоносцу  двадцать
               пять пфеннигов в качестве новогоднего подарка и возмутилась не на шутку, обнаружив на
               следующее утро в почтовом ящике конверт с этими самыми двадцатью пятью пфеннигами и
               с  запиской:  «Уважаемая  госпожа  Шнир!  Не  решаюсь  Вас  грабить».  Разумеется,  у  нее
               нашелся  знакомый  статс-секретарь  в  министерстве  связи,  и  она  незамедлительно
               пожаловалась ему на этого «корыстолюбивого и наглого типа».
                     В  кухне  я  торопливо  обошел  лужу  кофе  и  направился  через  коридор  в  ванную;
               вытаскивая из ванны пробку, я вдруг вспомнил, что впервые за много лет, нежась в теплой
               воде, не пропел даже литанию деве Марии. Вполголоса я затянул «Верую», смывая душем
               пену  со  стенок  ванны,  из  которой  медленно  вытекала  вода.  Потом  я  попытался  спеть
               литанию  деве  Марии;  эта  еврейская  девушка,  по  имени  Мириам,  всегда  вызывала  во  мне
               симпатию, временами я даже верил в нее. Но и литания не принесла мне облегчения, она
               была слишком католической, а я испытывал злобу и против католицизма и против католиков.
               Я решил позвонить Генриху Белену и Карлу Эмондсу. С Карлом Эмондсом мы не виделись
               вот уже два года — после того ужасного скандала, а писем друг другу сроду не писали. Он
               обошелся  со мной  как  свинья, и  по  совершенно  пустяковому  поводу:  я  дал  его младенцу,
               годовалому  Грегору,  молоко  с  сырым  яйцом;  Карл  и  Сабина  пошли  в  кино,  «Мария
               проводила вечер в «кружке», а меня они оставили нянчить Грегора. Сабина велела в десять
               подогреть молоко, налить его в бутылочку и дать Грегору, но малыш показался мне очень
               бледненьким и слабеньким (он даже не плакал, а только жалобно хныкал), и я подумал, что,
               если добавить в молоко сырое яйцо, это будет ему очень полезно. Пока молоко грелось, я
               расхаживал с Грегором на руках по кухне и приговаривал:
                     — Ай-ай, угадай, что получит наш малыш, что мы ему сейчас дадим... яичко, — и так
               далее в том же роде; потом я разбил яйцо, поболтал его в миксере и влил в молоко. Старшие
               дети Эмондсов спали мертвым сном, и никто не вертелся у меня под ногами; я дал Грегору
               бутылочку, и мне показалось, что яйцо здорово пошло ему на пользу. Он заулыбался и сразу
               же заснул, перестав хныкать. Вернувшись из кино, Карл заметил на кухне яичную скорлупу
               и, входя в столовую, где я сидел с Сабиной, сказал:
                     — Молодец, что сварил себе яйцо.
                     Я объяснил, что не сам съел яйцо, а дал его Грегору... И тут разразилась целая буря, они
               прямо  обрушились  на  меня.  У  Сабины  началась  форменная  истерика,  она  кричала  мне:
               «Убийца!», а Карл заорал: «Бродяга! Похотливый козел!» Его слова привели меня в такую
               ярость,  что  я  обозвал  его  «припадочным  учителишкой»,  схватил  пальто  и  выскочил  на
               лестницу вне себя от гнева. Карл выбежал за мной на площадку и крикнул мне вслед:
                     — Безответственный босяк!
                     — Истеричный мещанин, жалкий дурак, — бросил я ему в ответ.
                     Я  искренне  люблю  детей,  неплохо  умею  обращаться  с  ними,  особенно  с  грудными
               младенцами, и у меня не укладывается в голове, что годовалому ребенку может повредить
               яйцо;  меня  обидело  главным  образом  то,  что  Карл  назвал  меня  «похотливым  козлом»;
               «убийцу»  Сабины  я  еще  стерпел  бы.  Чего  не  позволишь  и  не  простишь  перепуганной
               насмерть матери? Но Карл ведь знал, что я не «похотливый козел».
                     С  некоторых  пор  у  нас  вообще  были  натянутые  отношения  по  глупейшей  причине:
               Карл  в  глубине  души  считал,  что  моя  «вольная  жизнь»  поистине  «прекрасна»,  а  меня  в
               глубине души привлекало его мещанское благополучие. Я никак не мог растолковать Карлу,
               что моя жизнь с вечными переездами, гостиницами, репетициями, выступлениями, игрой в
               рич-рач  и  пивом  была  убийственно  размеренной  и  монотонной...  и  что  мне  больше  всего
               нравилась будничность его существования. Ну и, конечно, он так же, как все, думал, что мы
               намеренно  не  обзаводимся  детьми.  Выкидыши  Марии  казались  ему  «подозрительными»;
               если бы он знал, как мы мечтали о детях!
   76   77   78   79   80   81   82   83   84   85   86