Page 108 - Хождение по мукам. Хмурое утро

Анисья ответила:
– Зачем над ней смеешься? Агриппина правильный товарищ…

Иван Гора повернул к орудию, такой серьезный, что расчет замер. Агриппина шла, как
привязанная, шаг в шаг – за мужем. Первое орудие стояло на невиданном сооружении из
сколоченных досок, тележных колес, кругом валялись пилы, топоры, щепки. Иван Гора
взглянул на эту диковину, – моргал, моргал, спросил:
– Это что ж такое?

– Наше изобретение, товарищ комиссар, – ответил Байков. – Вроде морской поворотной
башни…

– Тележные колеса к чему?

– Для быстрого поворота орудия. Способная вещь…
– Так, так, так. – Иван Гора пошел дальше, Агриппина – вслед. Байков повел веком на
нее.

– В одной с ней драматической труппе, товарищи, а комиссара не боюсь – ее боюсь…
Глаза круглые, как у мыши, ну – никакой жалости… Эх, бабы, бабы, за что воюем!..

– Дарья Дмитриевна, отнес… На мельницу не пустили… Он сверху мне покивал: «Да
неужто сама Дашенька пекла?» – «Сама, говорю, да жалко – холодные…» – «А я, говорит,
холодные блины больше люблю… Передай ей тысячу поцелуев…»

– Это вы все сочинили.
– Ей-богу, нет… Происшествие слыхали? Наш-то Иванов, ну – врач, до того струсил,
мальчишка, – рвота, колики… Комиссар рассвирепел: «Поправить ему нервы!» Приказал
раздеть и у колодца облить водой… Слышите – верещит, третью бадью на него льют…
Смеху-то! А ведь я тоже трус, Дарья Дмитриевна…

Даша, как в клетке, ходила от окна к двери в хате, где были разложены перевязочные
средства и уже пахло карболкой и йодоформом. Кузьма Кузьмич вертелся около нее.

– Ко мне один сон привязался, чуть не каждую ночь вижу: в руках ружье, сердце
трясется, как тряпочка, и я стреляю, я нажимаю изо всей силы эту самую собачку, и
весь бы я так и влез в это проклятое ружье… А оно не то что стреляет, а вяло-вяло
спускается курок, вялый дымишко ползет из дула, а тот – в кого стреляю – без лица, –
никогда лица не вижу, – надвигается, ширится… Фу, какая гадость!..

– Почему так тихо? – спросила Даша, хрустнула пальцами и остановилась около
окошка… Уже начинались ранние сумерки… Пожары отгорали. Разрывов и
надрывающего посвиста снарядов больше не было слышно. Затихла ружейная стрельба.
Казачьи цепи придвинулись, подползли, – они почти окружили хутор. Даша отвернулась
от окна и опять заходила. – Будет много раненых. Как мы справимся?

– Комиссар пришлет Агриппину, это большая подмога. Слушайте, я у него и Анисью
выпросил: «Ей, говорю, не место около пушки, из чистой романтики она – около
пушки…» Так вот, мой сон, – что это такое?

– Вы правду скажите – Иван Ильич здоров? Все хорошо?
– Высунулся ко мне в дыру в крыше, – рот до ушей. Абсолютно уверен в победе…

– Ах! – Даша встряхивала головой. Нужно было заставить себя не думать об этих тысячах
мужчин, подползающих, как звери. Все равно – этого не понять… Она изо всей силы,
точно сказочное чудовище за веревку, тащила свое воображение сюда, на эти мелкие
предметы, разложенные на столе, – бинты, склянки, хирургические инструменты… Вот
йоду мало, это ужасно! Воображение мягко повиновалось и незаметно, какими-то
неуловимыми лазейками, снова оказывалось там, расширив глаза, как два озера…