Page 14 - Хождение по мукам. Хмурое утро

Тот, кто был в смушковой бекеше, моложавый, с круглыми карими веселыми глазами,
сразу остановился: «Вот это – отлично!» Другой, в шинели, закиданной землей, вынул
платок, отер худощавое лицо, смахнул – сколько возможно – пыль с черных усов, и
Телегин почувствовал на себе пристальный взгляд его блестевших глаз с приподнятыми
нижними веками.

– Товарищ к вам с рапортом, – сказал дежурный.
Иван Ильич первый раз видел этих людей, не знал – кто они такие, и несколько замялся.
Дежурный наклонился к нему:
– Говорите, товарищ, это военсовет фронта.

Телегин вынул документы и рапортовал. Услышав, что им только что пришвартован
пароход с огнеприпасами, эти люди переглянулись. Тот, кто был в шинели, взял
накладную, другой из-за его плеча с жадностью бегал по ней зрачками, и даже губы его
маленького рта шевелились, повторяя цифры количества патронов, снарядов,
пулеметных лент…

– Сколько у вас команды на пароходе? – спросил человек в шинели.
– Десять балтийских моряков и два полевых орудия.

Они опять переглянулись.
– Заполните анкету, – опять сказал тот же. – К семнадцати часам будьте со всей
командой в распоряжении командующего фронтом. – Неторопливым движением он
завертел сухо визжавшую ручку телефонного аппарата, соединился с кем-то, вполголоса
сказал несколько слов и положил трубку. – Товарищ дежурный, организуйте немедленно
как можно больше ломовых подвод. Для разгрузки мобилизуйте рабочих с орудийного
завода. Проверьте исполнение и скажите мне.

Оба человека ушли в соседнюю комнату. Дежурный принялся накручивать телефон и
сдавленным голосом повторять: «Транспортный отдел… Товарища Иванова. Нет такого?
Убит? Давайте другого дежурного. Говорит штаб фронта…» Иван Ильич сел заполнять
анкету. Дело было ясное: явиться к командующему – значит, прямо в окопы. Иван Ильич
разленился на пароходе, и вот сейчас, поскрипывая цепляющимся за бумагу пером,
чувствовал знакомое, столько раз повторявшееся за эти годы волевое движение, когда
все, что есть в человеке покойного, теплого, бытового, охраняющего свою жизнь, свое
счастьице, со вздохом отодвигается, и невидимым разводящим становится другой Иван
Ильич – упрощенный, жесткий, волевой.
До пяти часов оставалось много времени. Телегин передал анкету и вышел в коридор.
Сапожков быстро поднялся с деревянного дивана.
– Освободился? Пойдем, приткнемся куда-нибудь.

Он с усмешкой глядел на затуманенного Телегина. Сапожков был все тот же:
неспокойный, напряженный, как будто знающий что-то такое, чего другие не знают,
только внешне сильно сдал – розовое лицо его стало маленькое, как у моложавого
старичка. Телегин объяснил, что – вот такое дело – надо бежать на пристань, собрать
команду, выгружать ящики…

– Жаль. Ну, что ж, пойдем на пристань. Я три месяца молчал, Ваня, дошел до того, что в
госпитале едва не начал писать «Записки бывшего интеллигента»… И не пью, брат,
забыл…

Сапожков весь был потрясен встречей с Иваном Ильичом. Они вышли. Ветер погнал их
по улице вниз к потемневшей Волге, махающей длинными пенными волнами.

– Где полк, Сергей Сергеевич? Каким образом ты от него отбился?
– От нашего полка остались рожки да ножки. Нет больше такого полка в Одиннадцатой
армии.
Телегин молча, с ужасом, взглянул на него. Сапожков начал рассказывать, прикрываясь