Page 179 - Хождение по мукам. Хмурое утро

нюхая и опять засовывая.
Иван Ильич, который устал до тошноты и был голоден, начал отчетливо различать
запахи разного съестного. Когда же этот мерзавец принялся колоть, посапывая, лупить и
есть каленое яичко, Иван Ильич не выдержал:

– Слушайте-ка, гражданин, сейчас будет остановка, немедленно выкатывайтесь с
вашими мешками.
Тот, в темноте, сейчас же перестал жевать и не шевелился. Через минуту Иван Ильич
почувствовал резкий запах колбасы около своего носа и со злостью оттолкнул
протянутую невидимую руку.

– Вы меня не так поняли, товарищ военный, – мягким теноровым голоском сказал этот
человек, – просто предлагаю выпить и закусить. Ах! – Он вздохнул, и Телегин опять
носом почувствовал, что колбаса тянется к нему. – Все у нас теперь принципы да
принципы. Ну какой же в малороссийской колбасе особый принцип? – с чесночком да с
жирком. Спирт есть, – по глотку. – Он выжидающе замолчал, и Телегин молчал. – Вы,
наверно, принимаете меня за спекулянта или мешочника?.. Извиняюсь! Я артист. Может
быть, я – не Качалов, не Юрьев, не Мамонт Дальский, упокой господи его черную душу.
Вот был великий трагик! Вообразил, скотина, себя вождем мировой анархии,
понравилось ему грабить московские особняки; а уж в карты с ним, бывало, и не
садись… Фамилия моя – Башкин-Раздорский, небезызвестная в провинции, – пишусь с
красной строчки… – Он ожидал, должно быть, что Телегин воскликнет: «А! Башкин-
Раздорский, ну как же, очень приятно…» Но Телегин продолжал молчать. – Два сезона
играл в Москве, в Эрмитаже и у Корша… Владимир Иванович Немирович-Данченко
начал уже вокруг меня петли делать. «Э, нет, – отвечаю я ему, – дайте мне, Владимир
Иванович, еще поиграть досыта, тогда берите…» В восемнадцатом открылись мы у
Корша «Смертью Дантона», – я играл Дантона… Рыкающий лев, трибун, вывороченные
губы, бык, зверь, гений, обжора, чувственник… Что было! Какой успех! А дров нет, в
Москве темнота, сборов никаких, труппа разбежалась. Мы – пять человек – давай
халтурку по провинции, эту же «Смерть Дантона». В Москве наркомпрос Луначарский
нам запретил, а уж в провинции мы распоясались, – в последнем акте вытаскиваем на
сцену гильотину, и мне голову – тюк… Сборы – ну! Публика, не поверите, кричит: «Давай
еще раз, руби…» Играли – Харьков, Киев, – это еще при красных, потом – Умань – в
пожарном сарае, Николаев, Херсон, Екатеринослав. Черт нас понес в Ростов-на-Дону.
Сыграли – успех дикий. Один офицер даже наладил стрелять из ложи в Робеспьера… И
на другой день городоначальник вызывает меня и по-старорежимному лезет кулаком в
рожу: «Молитесь богу за главнокомандующего Деникина, а я бы вас повесил… Вон из
Ростова в два счета…» Да, тяжело сейчас с искусством. Мечемся по медвежьим углам,
как цыгане. Декорации истрепали вдрызг, стыдно ставить… Гильотину нам в Козлове не
позволили грузить в вагон, как предмет неизвестного назначения… Пожалуйста! – будем
рубить мне голову топором! Спички у вас есть? А то бы я вам показал: голова у меня в
мешке. В Малом театре в Москве бутафор сделал, – гений… А уж эта цензура!
Приносишь экземпляр, товарищ читает, читает… Объясняешь: это исторический факт…
Опять он муслит страницы… «А где здесь удостоверено, что это исторический факт?»
Показываешь восторженную рецензию Луначарского… Он ее тоже читает… «А нельзя
ли вам что-нибудь повеселее изобразить?» Так, знаете ли, дернет когтями по нервам…
Не знаю, что сейчас с нами будет… Едем играть в Энск, в штаб отдельной бригады…
Неожиданно для него Телегин спросил:

– А где же ваша труппа?
– Рядом, в теплушке с декорациями. Робеспьер – на паровозе, – артист Тинский, слыхали,
конечно, лучший Робеспьер в республике… Это уже будьте покойны: спирт он из-под
земли достанет, – гений! – сейчас же садится на паровоз, и мы едем спокойно. Так как
же, товарищ военный, – закусим? – не откажите…

– Да уж, пожалуй, не откажусь.
– Очень обяжете. – Башкин-Раздорский шарил по мешкам, кряхтя и шепча: «Куда, ну
куда ее засунул…» В руку Телегину попало яичко, кусок колбасы, сухарь. – Отыграем в
Энске и – в Москву… Спасибо, – поцыганили! На Неглинном проезде, в доме номер пять,
во дворе, один армянин устроил закусочную, – гений! Сосиски, поджарки, все, что