Page 181 - Хождение по мукам. Хмурое утро

Рощин сказал все так же твердо, сухо:
– Иван, я решил теперь же поговорить с тобой, чтобы не создавать для тебя завтра
неловкости.
– Ага… Поговорить…

Иван Ильич быстро натянул полуснятый сапог, поднял с пола и начал надевать
гимнастерку, Вадим Петрович, опустив лоб, следил за его движениями, как будто
наблюдая, без нетерпения, без волнения.

– Боюсь, Вадим, что мы несколько не поймем друг друга.

– Поймем…
– Ты умный человек, да, да… Я горячо тебя любил, Вадим… Я помню прошлогоднюю
встречу на ростовском вокзале… Ты проявил большое великодушие… У тебя всегда было
горячее сердце… Ах, боже мой, боже мой…
Он подтягивал пояс, вертел пуговицы, шарил в карманах – то ли от величайшей
растерянности, то ли чтобы как-нибудь оттянуть неизбежность тяжелого разговора…
– Ты, очевидно, рассчитываешь, что мы поменялись местами, и я, в свою очередь,
должен проявить большое чувство… Есть оно у меня к тебе, очень большое чувство… Так
мы были связаны, как никто на свете… Ну, вот… Вадим, что ты здесь делаешь? Зачем ты
здесь? Расскажи…

– Для этого я и пришел, Иван…
– Очень хорошо… Если ты рассчитываешь, что я могу что-то покрыть… Ты умный
человек, – условимся: я ничего не могу для тебя сделать… Тут в корне мы с тобой
разойдемся…

Телегин нахмурился и отводил глаза от Рощина. А Вадим Петрович слушал и улыбался.
– Ты что-то затеял… Ну, понятно, что… И слух о твоей смерти, очевидно, входит в этот
план… Рассказывай, но предупреждаю – я тебя арестую… Ах, как это все так…
Телегин безнадежно – и на него, и на себя, и на всю теперь сломанную жизнь свою –
махнул рукой. Вадим Петрович стремительно подошел, обнял его и крепко поцеловал в
губы.
– Иван, хороший ты человек… Простая душа… Рад видеть тебя таким… Люблю. Сядем. –
И он потянул упирающегося Телегина к койке. – Да не упирайся ты. Я не
контрразведчик, не тайный агент… Успокойся, – я с декабря месяца в Красной Армии.

Иван Ильич, еще не совсем опомнясь от своего решения, которое потрясло его до самых
потрохов, и еще сомневаясь и уже веря, глядел в темно-загорелое, жесткое и вместе
нежное лицо Вадима Петровича, в черные, умные, сухие глаза его. Сели на койку, не
выпуская рук друг друга. Вадим Петрович начал рассказывать о всем том, что привело
его на эту сторону, – домой, на родину.

В самом начале рассказа Телегин перебил его:
– А где Катя, – жива она, здорова, где она сейчас?

– Я надеюсь, что Катя сейчас в Москве… Мы опять разминулись с ней, – в Киев я попал
слишком поздно, перед самой эвакуацией… Но я нашел ее след…

– Но она знает, что ты жив и ты у нас?..
– Нет… Это и сводит меня с ума…