Page 191 - Хождение по мукам. Хмурое утро

сухо кивнул калмыцким лицом. – Значит, на этот раз Мамонтов вас потрепал маленько. А
что с вами – комендантская команда или боевая часть?

– Боевая часть, усиленный эскадрон, – сказал Телегин.
– Кони в каком состоянии?

– Кони в прекрасном состоянии, – быстро ответил Рощин, – кованы на передние ноги.
– Скажи – даже кованы на передние ноги! – удивился Буденный. – Я думаю, зачем вам
идти далеко – искать Восьмую армию, может быть, она уже не там, где была…
– Я должен подать рапорт командарму, – сказал Телегин.

– Подай рапорт мне… А что, начдивы, берем комбрига с его усиленным эскадроном?
Оба начдива согласно кивнули. Буденный из жестяной коробочки взял щепоть табаку и
начал свертывать.
– Далеко ходить вам некуда, – повторил он. – Присоединяйтесь к нам. Мы так вот с
начдивами как-то посидели и подумали, а подумав, решили: кони у нас жиреют, бойцы у
нас скучают, – пойдем на север – искать генерала Мамонтова. Вот и бегаем, – он от нас, а
мы за ним…

Семен Михайлович шутил, а дела были очень серьезные. Узнав о переходе корпуса
Мамонтова через красный фронт, он рискнул своей головой, ослушался личного приказа
председателя Высшего военного совета – неуклонно продолжать выполнение явно
теперь глупого и давно уже опороченного, если не предательского, военного плана, – и
по собственному разумению бросился в погоню за Мамонтовым. И Буденный, и его
начдивы хорошо представляли себе, как яростно заскрипели перья в канцелярии
главкома и какие, пахнущие могилой, угрозы ожидают их на «морзянке», на конце
прямого провода. Но спасение Москвы было им дороже, чем свои головы. А спасение они
видели только в немедленной погоне за Мамонтовым, в разгроме этой лучшей конницы
белых. А то, что она не выдержит удара семи тысяч буденновских сабель и ляжет,
порубленная, где-нибудь на широких полях между Цной и Доном, в этом они не
сомневались, – лихое дело было настичь Мамонтова, который перенял у бандитов обычай
сменять подбитых и усталых коней по селам и хуторам.
У Мамонтова, в его лихих, но избаловавшихся донских полках, насчитывалось
значительно больше сабель. Но он не искал встречи с Буденным, он боялся гнавшегося
за ним опытного противника: это была уже не партизанская конница, но самое
страшное, с чем – не дай боже – встретиться, сшибиться в чистом поле, – регулярная
русская кавалерия. Буденный двигался медленнее, но умнее, – то выбирал короче или
удобнее дорогу, то жал Мамонтова в такие места, где трудно было добыть фураж или
свежих коней.
День за днем шла эта погоня, смертельная игра двух мощных конниц. Дымами с
заревами в осенних туманах отмечался путь Мамонтова. Он набрасывался на тыловые
части красных и торопливо отскакивал в сторону. И, наконец, Буденный обманул и
настиг его. Ранним утром, чуть только проступили угольные очертания старых ветел на
огородах, Семен Михайлович ворвался с эскадроном в плохонькую деревеньку, где
ночевал Мамонтов.
Но тотчас на другом конце деревеньки из ворот вылетела рыжая тройка и стала уходить.
В открытой коляске, обернувшись на сиденье, Мамонтов, с непокрытой головой, в
незастегнутой шинели, несколько раз выстрелил по скачущему головному усатому
всаднику в черной бурке, – он узнал Буденного, но карабин плясал у него в руках. За
тройкой погнались, но рыжие донские кони, как ветер, унесли коляску.
По дворам еще раздавались дикие вскрики, лязг оружия, одиночные выстрелы, – это
насмерть дрались казаки личной генеральской охраны. Буденновцы, обшаривая
деревню, начали выгонять изо всех углов на улицу каких-то перепуганных людей, – кто
был в подштанниках, кто, со страху, об одном сапоге. Оказались – музыканты. Их
окружили, стали над ними смеяться. Подъехал Семен Михайлович и, узнав, в чем дело,