Page 192 - Хождение по мукам. Хмурое утро
P. 192
приказал им принести инструменты.
Видя, что большевики их не рубят шашками, а только смеются, музыканты побежали,
живо приоделись и принесли свои фанфары, огромные геликоны, рожки, корнеты, – все
трубы у них были чистого серебра. Буденновцы, удивляясь, цыкали языками. Вот это
добыча!
– Ну что ж, – сказал Семен Михайлович, – с паршивой собаки хоть шерсти клок… А
умеете вы играть «Интернационал»?
Музыканты могли играть все, что угодно, – среди них были ученики Московской
консерватории, вот уже полтора года – в поисках заработка и белых булок – бегавшие из
города в город, спасаясь от погромов, заполнения анкет и уличной стрельбы, покуда в
Ростове их не мобилизовали. Капельмейстер, с губчатым носом, пропитанным
алкоголем, заявил даже, что он – старый убежденный революционер. Глядя на его сизо-
лиловый нос, ему поверили, что вредить не станет.
Мамонтов и на этот раз уклонился от встречи. Корпус его быстрым маневром вышел из
соприкосновения. Погоня продолжалась. Но уже было очевидно его намерение –
проскочить через красный фронт на свою сторону. Этого Буденный опасался больше
всего: тогда весь поход – впустую и тогда, пожалуй, не пришлось бы отвечать перед
главкомом и, еще хуже, – перед председателем Высшего военного совета.
Плохо было и то, что не удавалось установить никакой связи и узнать, что делается на
белом свете в эти дни… Наконец дошли до железной дороги. Буденный со своим
начштабом и комиссаром поскакал вперед, на вокзал, и сел на аппараты. По
телефонным проводам понеслись на него такие новости, что он срочно вызвал на вокзал
начдивов и старших командиров.
Собрались в буфетном зале, где в большие разбитые окна было видно, как в походном
строю приближались эскадроны и проходили через полотно. Позади них раскинулся
мрачный закат – у самой земли, под гнетом туч. Ряды всадников, со значками на пиках,
поднимаясь на изволок, казались чугунными, непомерно сильными на сильных конях.
Телегина поразило лицо Вадима Петровича, глядевшего в окно, – в отсвете заката –
гордое, застывшее, будто в исступлении.
– Мы должны были знать, что она такая… – глухо проговорил он, и Иван Ильич
придвинулся, чтобы яснее расслышать. – Мы забыли это… Нет той казни, чтобы казнить
за такую измену… Поцелуй землю за то, что простила тебя…
После ссоры у стога Вадим Петрович в первый раз так заговорил. Телегин понимал, что
мучается и молчит он не от гордости, а, вернее, от отчаяния, что нечем – не словами же:
«Прости, Иван…» – повиниться перед Телегиным. Сейчас, в длительном напряжении и
усталости, настала у него минута переполняющего ощущения им потерянной, забытой и
вновь обретенной родины, и это было также его мольбой о прощении…
Иван Ильич, покашляв, тоже захотел сказать доброе Вадиму Петровичу, зачеркнуть, к
чертям, – как будто и не было ее – дурацкую ссору… В это время из телеграфного
отделения вышел Буденный. Его окружили. Он сказал:
– Товарищи, большие новости… Начнем с неприятных. Орел, товарищи, взят Кутеповым.
Разведки его уже под Тулой. Этим наступлением он вбил широкий клин в наш фронт.
Восьмая и Десятая отброшены на восток. Девятая и Тринадцатая – на запад… Так вот,
это было на прошлой неделе. – Буденный помолчал, и глаза его весело блеснули. – С тех
пор многое изменилось, товарищи… Во-первых, могу вас порадовать: все главное
командование сменено. И председатель Высшего военного совета больше не
хозяйничает на Южном фронте… Орел взят нами обратно… Прославленные
корниловские, марковские и дроздовские полки вдребезги разбиты между Орлом и
Кромами… Чего мы долго ждали, – началось… Подробности пока еще не известны, но
против Кутепова удачно действует особая ударная группа…
Семен Михайлович опять остановился, вертя в руках обрывок телеграфной ленты,
пошевелил усами и ястребом взглянул на стоящих вокруг него командиров.
– Операции нашего корпуса происходили не согласно приказу главкома, но против