Page 194 - Хождение по мукам. Хмурое утро

– Простите, я хотела спросить: здесь еще живет Марья Кондратьевна, старушка?
– Да, здесь, – ответил он голосом, каким рассуждают о математических формулах. – Но
она умерла…
– Умерла! Когда?

– Как-то недавно, точно не помню…

– Что же я буду делать теперь? – растерянно проговорила Катя. – Моя квартира занята?
– Понятия не имею – ваша или не ваша эта квартира, но она занята…
Он хотел было уже закрыть дверь, но, видя, что у красивой женщины глаза полны слез,
помедлил.
– Как это неприятно… Я прямо с вокзала, – куда же теперь деваться? Два года не была в
Москве, вернулась домой и – вот…
– Домой вернулись? – переспросил он с изумлением. – В Москву?..

– Да. Я все время жила на юге, потом на Украине…
– Вы что – ненормальная?

– Нет… А почему, – разве вернуться домой так странно?
На истощенном, бумажном лице этого человека тонкие губы приподнялись с одного
угла, морща ввалившуюся щеку.
– Вы что же – не знаете, что в Москве умирают с голоду?

– Я слышала, что с едой плохо… Но мне мало нужно… Потом – ведь это же временно…
Когда очень трудно – лучше быть дома.

– Вы, собственно, кто же такая?
– Я – учительница, Рощина Екатерина… Да я вам сейчас покажу…

Катя зубами начала развязывать узелок на холщовом мешке. Достала удостоверение
Наркомпроса.

– Я работала до самой эвакуации в Киеве, в русской школе для самых маленьких…
Нарком потребовал, чтобы я ни за что не оставалась при белых… Я бы сама не
осталась… И дал еще вот это письмо к наркому Луначарскому… Но оно запечатано…

Человек прочел удостоверение, прочел адрес на конверте, – все движения у него были
замедленные.

– Собственно, комната старухи никем не занята. Если вам непременно хочется жить
именно здесь, – въезжайте… Хотя здесь все гниль и рухлядь… В Москве можно занять
любой пустой особняк…
Он посторонился и пропустил Катю в полутемную кухню, заваленную изломанной
мебелью. Он указал на ключ от комнаты старухи, висящий на гвозде в закопченном
коридорчике, и медленно ушел к себе (в бывший кабинет Николая Ивановича). Катя с
трудом отворила дверь в душную комнату с двумя окнами, залепленными снаружи
грязными лепешками. Это была ее спальня, и на том же месте стояла ее кровать, и все
так же на стене висел резной шкафчик-аптечка с поблекшим Алконостом и Сирином на
дверцах, – из него она взяла тогда морфий. Покойная Марья Кондратьевна стащила сюда
лучшие вещи со всей квартиры, – диваны, кресла, этажерочки были навалены друг на
друга, поломанные и покрытые паутиной и пылью.

Катю охватило отчаяние, – в огромной, раскаленной под июльским солнцем, пустынной и
голодной Москве, в этой загроможденной ненужными вещами, непроветренной комнате
нужно было начать жить, начать третий круг своей жизни. Она села на голый матрац и