Page 19 - Котлован

явились ночью в пролетарскую массу, как будто сзади вас ярость какая находится! Но раз
курс на спецов есть, то ложитесь против меня, чтоб вы постоянно видели мое лицо и смело
спали…
Жачев тоже проснулся на тележке.
— Может, он кушать хочет? — спросил он для Прушевского. — А то у меня есть
буржуйская пища.
— Какая такая буржуйская и сколько в ней питательности, товарищ? — поражаясь,
произнес Сафронов. — Где это вам представился буржуазный персонал?
— Стихни, темная мелочь! — ответил Жачев. — Твое дело — целым остаться в этой
жизни, а мое — погибнуть, чтоб очистить место!
— Ты не бойся, — говорил Чиклин Прушевскому, — ложись и закрывай глаза. Я буду
недалеко, как испугаешься, так кричи меня.
Прушевский пошел, пригнувшись, чтоб не шуметь, на место Чиклина и там лег в
одежде.
Чиклин снял с себя ватный пиджак и бросил ему на ноги одеваться.
— Я четыре месяца взносов в профсоюз не платил, — тихо сказал Прушевский, сразу
озябнув внизу и укрываясь. — Все думал, что успею.
— Теперь вы механически выбывший человек: факт! — сообщил со своего места
Сафронов.
— Спите молча! — сказал Чиклин всем и вышел наружу, чтобы пожить одному среди
скучной ночи.

* * *

Утром Козлов долго стоял над спящим телом Прушевского; он мучился, что это
руководящее умное лицо спит, как ничтожный гражданин, среди лежащих масс, и теперь
потеряет свой авторитет. Козлову пришлось глубоко соображать над таким недоуменным
обстоятельством, он не хотел и был не в силах допустить вред для всего государства от
несоответствующей линии прораба, он даже заволновался и поспешно умылся, чтобы быть
наготове. В такие минуты жизни, минуты грозящей опасности, Козлов чувствовал внутри
себя горячую социальную радость, и эту радость хотел применить на подвиг и умереть с
энтузиазмом, дабы весь класс его узнал и заплакал над ним. Здесь Козлов даже продрог от
восторга, забыв о летнем времени. Он с сознанием подошел к Прушевскому и разбудил его
ото сна.
— Уходите на свою квартиру, товарищ прораб, — хладнокровно сказал он. — Наши
рабочие еще не подтянулись до всего понятия, и вам будет некрасиво нести должность.
— Не ваше дело, — ответил Прушевский.
— Нет, извините, — возразил Козлов, — каждый, как говорится, гражданин обязан
нести данную ему директиву, а вы свою бросаете вниз и равняетесь на отсталость. Это
никуда не годится, я пойду в инстанцию, вы нашу линию портите, вы против темпа и
руководства — вот что такое!
Жачев ел деснами и молчал, предпочитая ударить сегодня же, но попозднее Козлова в
живот, как рвущуюся вперед сволочь. А Вощев слышал эти слова и возгласы, лежал без
звука, по-прежнему не постигая жизнь. «Лучше б я комаром родился: у него судьба
быстротечна», — полагал он.
Прушевский, не говоря ничего Козлову, встал с ложа, посмотрел на знакомого ему
Вощева и сосредоточился далее взглядом на спящих людях; он хотел произнести томящее
его слово или просьбу, но чувство грусти, как усталость, прошло по лицу Прушевского, и он
стал уходить. Шедший со стороны рассвета Чиклин сказал Прушевскому:
— Если вечером опять покажется страшно, то пусть приходит снова ночевать, и если
чего-нибудь хочет, пусть лучше говорит.