Page 22 - Котлован

помня эту свою идею спасения.
Пашкин посещал котлован через день и по-прежнему находил темп тихим.
Обыкновенно он приезжал верхом на коне, так как экипаж продал в эпоху режима экономии,
и теперь наблюдал со спины животного великое рытье. Однако Жачев присутствовал тут же
и сумел во время пеших отлучек Пашкина в глубь котлована опоить лошадь так, что Пашкин
стал беречься ездить всадником и прибывал на автомобиле.
Вощев, как и раньше, не чувствовал истины жизни, но смирился от истощения тяжелым
грунтом и только собирал в выходные дни всякую несчастную мелочь природы как
документы беспланового создания мира, как факты меланхолии любого живущего дыхания.
И по вечерам, которые теперь были темнее и дольше, стало скучно жить в бараке.
Мужик с желтыми глазами, что прибежал откуда-то из полевой страны, жил также среди
артели; он находился там безмолвно, но искупал свое существование женской работой по
общему хозяйству вплоть до прилежного ремонта истертой одежды. Сафронов уже
рассуждал про себя: не пора ли проводить этого мужика в союз как обслуживающую силу,
но не знал, сколько скотины у него в деревне на дворе и отсутствуют ли батраки, поэтому
задерживал свое намерение.
По вечерам Вощев лежал с открытыми глазами и тосковал о будущем, когда все станет
общеизвестным и помещенным в скупое чувство счастья. Жачев убеждал Вощева, что его
желание безумное, потому что вражья имущая сила вновь происходит и загораживает свет
жизни, надо лишь сберечь детей как нежность революции и оставить им наказ.
— А что, товарищи, — сказал однажды Сафронов, — не поставить ли нам радио для
заслушанья достижений и директив! У нас есть здесь отсталые массы, которым полезна была
бы культурная революция и всякий музыкальный звук, чтоб они не скопляли в себе темное
настроение!
— Лучше девочку-сиротку привести за ручку, чем твое радио, — возразил Жачев.
— А какие, товарищ Жачев, заслуги или поученье в твоей девочке? чем она мучается
для возведения всего строительства?
— Она сейчас сахару не ест для твоего строительства, вот чем она служит,
единогласная душа из тебя вон! — ответил Жачев.
— Ага, — вынес мнение Сафронов, — тогда, товарищ Жачев, доставь нам на своем
транспорте эту жалобную девочку, мы от ее мелодичного вида начнем более согласованно
жить.
И Сафронов остановился перед всеми в положении вождя ликбеза и просвещения, а
затем прошелся убежденной походкой и сделал активно мыслящее лицо.
— Нам, товарищи, необходимо здесь иметь в форме детства лидера будущего
пролетарского света: в этом товарищ Жачев оправдал то положение, что у него голова цела, а
ног нету.
Жачев хотел сказать Сафронову ответ, но предпочел притянуть к себе за штанину
ближнего хуторского мужика и дать ему развитой рукой два удара в бок, как наличному
виноватому буржую. Желтые глаза мужика только зажмурились от муки, но сам он не сделал
себе никакой зашиты и молча стоял на земле.
— Ишь ты, железный инвентарь какой, — стоит и не боится, — рассердился Жачев и
снова ударил мужика с навеса длинной рукой. — Значит, ему, ехидному, где-то еще больней
было, а у нас прелесть: чуй, чья власть, коровий супруг!
Мужик сел вниз для отдышки. Он уже привык получать от Жачева удары за свою
собственность в деревне и неслышно превозмогал боль.
— Вот еще надлежало бы и товарищу Вощеву приобрести от Жачева карающий
удар, — сказал Сафронов. — А то он один среди пролетариата не знает, для чего ему жить.
— А для чего, товарищ Сафронов? — прислушался Вощев из дали сарая. — Я хочу
истину для производительности труда.
Сафронов изобразил рукой жест нравоучения, и на лице его получилась морщинистая
мысль жалости к отсталому человеку