Page 100 - Живые и мертвые

да и опять же, если людские взять потери или в материальной части, тоже как считать.
И Синцов понял, что потери были большие, но шофер не хочет сейчас говорить об
этом.
– А авиация как? – снова спросил кто-то.
– Видишь, нету! – оторвав руку от кузова и показав в небо, отозвался шофер. – Едем – и
ничего. А то, бывало, из щели носа не высунешь. А сейчас, я бы сказал, даже чересчур смело
едем. Правда, последние дни тихо, совсем мало летают. Даже тревога берет: с чего бы это?
– Ну, а как, если взять потери? – упрямо переспросил тот же боец, что спрашивал в
первый раз. – Вот у вас, скажем, в бригаде: сколько вас было с начала войны и сколько вас
теперь есть?
– Так ведь как сказать… – снова уклонился шофер. – В первых боях людей потеряли,
потом из окружения пробивались, опять потери были. Правда, и к нам по дороге люди
прибивались…
– Это и к нам тоже, – отозвалось сразу несколько голосов.
– Ну, и от нас кто отбился, мог к другим прийти, – рассудительно продолжал шофер. –
Так на так. Потом переформировались – опять новый счет. Потом под Ельней бои, а теперь
снова пополнения ждем… Как тут считать? Я вот, например, с первых дней в бригаде, со
Слонима.
– А много ли таких, как ты?
– Не считал, не знаю! – огрызнулся шофер.
И Синцов снова подумал: «Не много!»
– А письма сейчас как получаете? – спросил он. – Полевая почта хорошо работает?
– Письма идут, не скажу – быстро, не скажу – медленно, смотря у кого где родня. У вас,
к примеру, где, товарищ политрук?
– Не знаю! – хмуро сказал Синцов.
Ему не хотелось распространяться на эту тему.
– Вот именно, что хуже нет, когда не знаешь. – Шофер вздохнул и замолчал.
«Может, и у него пропала семья? – подумал Синцов, услышав этот вздох. – А может,
наоборот, у него пропала, а у меня за это время нашлась? Ведь не одни же несчастья на
войне, бывает и счастье!..»
И он, облокотясь на борт машины и глядя вниз, на несущуюся под колесами серую
ленту дороги, стал думать о том, что ждет его теперь: счастье или несчастье? Как дочь?
Может быть, теща все-таки вернулась с ней в Москву, когда он уже был на фронте? Или они
остались там, в Гродно, и, значит, ничего не известно и не будет известно… И как Маша?
Пошла или не пошла в армию? Сегодня с утра он не успел написать ей, решил сделать это
вечером, когда они доберутся до места.
– А все-таки?.. – спросил Синцов. – Если семья в Москве, как, за неделю дойдет отсюда
письмо?
– Недели за полторы.
– А, например, до Вязьмы? – снова спросил Синцов.
– До Вязьмы дольше, – сказал шофер. – Хотя и близко, а идет кругом, через Москву…
Вязьма-то Смоленской области, а Смоленск у фрицев!
Синцов чуть не переспросил: «Что?» Слово «фрицы» он слышал в первый раз.
– Фашистов теперь так зовем – «фрицы», – заметив скользнувшее по лицу Синцова
недоумение, с охотой объяснил шофер. – Не слыхали там, в окружении?
– Не слыхали, – вместо Синцова отозвался Золотарев.
– Значит, совсем оторвались от мира, – рассмеялся шофер.
– Вот это ты точно говоришь, оторвались, – хлопнув по колену шофера из танковой
бригады, сказал Золотарев. – Меня, например, взять – я уже почти три месяца за баранку не
держался.
– Мало ли кто за что по три месяца и боле того не держался! – отозвался в углу кузова
чей-то тонкий веселый голос. – И то пока не жалуемся. Едем да терпим. А он за свою