Page 104 - Живые и мертвые

И вдруг, когда, ответив на последний вопрос, Данилов, сдвинув фуражку на нос и
почесывая затылок, ожидал следующего, он вместо голоса услышал негромкий, усталый
храп. Шмаков, как подрубленный, заснул на полуслове. Счастливая усталость наконец
свалила и его…
– А ну, вылезайте, вылезайте, просыпайтесь!..
Шмаков слышал сквозь сон голос, но никак не мог проснуться.
– Да просыпайтесь же!..
Он открыл глаза. Машина стояла. Шофера и ординарца впереди не было, докторши
тоже не было, а Данилов, стоя снаружи и открыв дверцу, с силой тащил его за руку.
– Давайте в кювет!.. Самолеты! – сердито, но, впрочем, без особого волнения кричал
Данилов.
Шмаков вылез на дорогу и соскочил в кювет. Докторша уже сидела там и, виновато
улыбаясь, терла кулаком глаза. Спросонок она не могла представить себе, сколько они
проехали и сколько она спала.
Кругом был лес. Вся колонна остановилась и замерла. Людей на машинах не осталось –
они успели разбежаться по обочинам. Только впереди двое или трое еще перебегали дорогу.
С запада шли самолеты; они были высоко и близко, но еще не над самыми головами.
– Может быть, наши возвращаются? – главным образом чтобы успокоить докторшу,
неуверенно сказал Шмаков, хотя знакомое, тягучее, прерывистое гудение уже говорило ему,
что это не так, а докторша вовсе не волновалась.
– А вот сейчас увидим, – иронически сказал Данилов. – Может, присядем?
Он с усмешкой посмотрел на Шмакова, первый присел на корточки и, чуть-чуть
коснувшись при этом рукой земли, аккуратно стряхнул приставшие к пальцам песчинки.
Прошло еще несколько томительных мгновений; самолеты были немецкие, но теперь
они находились уже прямо над головой и если и могли сбросить бомбы, то мимо. Шмаков
сказал об этом Данилову.
– Да, если не развернутся, заметив нас, – ответил Данилов. – Лучше подождать еще
три-четыре минуты.
Но самолеты не разворачивались; они шли в прежнем направлении и на прежней
высоте, и откуда-то спереди по ним стали не часто, но довольно точно бить зенитки. Белые
шарики зенитных разрывов сначала растаяли несколькими облачками ниже самолетов, потом
появились сверху и сбоку. Потом один из самолетов задымил и по косой, все гуще дымя,
пошел в сторону. А белые шарики разрывов опять запрыгали в небе, но теперь уже далеко
позади самолетов.
– Ах ты, мимо! Чего они смотрят? – разочарованно вскрикнула докторша и первой
выскочила из кювета. Выражение счастья с детской быстротой сменилось на ее лице
выражением досады.
– Ишь какая жадная! Одного наказали – и то хлеб! – сказал Данилов. – Ну что ж, можно
и по машинам!
Он снял свою зеленую пограничную фуражку и стал махать, чтобы люди садились.
– Знаете что… – сказал Шмаков, после появления немецких самолетов вышедший из
состояния безоблачной радости и снова почувствовавший свою ответственность за людей. –
Я вас покину. Поеду на грузовике где-нибудь в центре колонны. Полковой комиссар –
впереди, вы – позади, а я в центре. Так лучше будет. А товарища доктора оставлю вам на
попечение, – улыбнулся он и побежал вдоль машин, на которые грузились люди.
Синцов уже сидел в машине, когда Шмаков пробежал мимо их грузовика, пробежал
по-спортсменски, ровным шагом, коренастый, седой, быстрый не по годам.
– Сердце пока не сдает, ничего! – весело, без одышки крикнул он Синцову и всем
другим, кто смотрел на него с грузовика. – Даром что пятьдесят два!
Он пробежал мимо еще одного грузовика и полез в следующий, не в кабину, а в кузов,
к удовольствию сидевших там бойцов. Синцов все время видел впереди его седую круглую
голову без фуражки.