Page 99 - Живые и мертвые

тепло и весело.
Синцов еще до погрузки на машины, когда сдавал оружие, спросил у Шмакова, какие
обязанности ему теперь нести и на какую машину грузиться.
Так неожиданно потеряв Серпилина, у которого он был за все сразу – и за адъютанта, и
за ординарца, и за писаря, – он чувствовал себя непривычно свободным.
– А, не торопись! – ласково, на «ты», сказал ему Шмаков, душа которого после митинга
размягчилась и подобрела ко всем окружающим. – Доедем – разберемся. В любую машину
садись. Еще успеешь, накомандуешься!
И Синцов сел в первую попавшуюся машину в середине колонны.
Рядом с ним в кузове оказался красноармеец Золотарев, тот самый, который когда-то
вышел им навстречу вместе с полковником Барановым. На Золотареве была даже та самая
кожанка, только теперь уж и вовсе, до дыр и белизны, протертая и заношенная. И винтовка у
него была та самая, с которой он пришел к ним. Пока были в окружении, он не польстился на
трофейное оружие и теперь остался в выигрыше.
Рядом с Золотаревым, с другого его боку, сидел шофер из танковой бригады, он
попросился с ними до тыловой рембазы, где стояла его полуторка.
Первое время разговор шел об одном – о сданном трофейном оружии. Шофер из
танковой бригады не уставал шутить на эту тему.
– Конечно, – говорил он, – на миномет ваш трофейный и на пулеметы, да и хоть бы вы
даже орудие взяли, – на них никто не позарится. А вот из-за автоматов целая война будет. И
как это ваше командование такую богатую трофею сдать согласилось? Я бы вами
командовал – ни в жисть бы не отдал!
– А что же их в тыл везти! Они на фронте нужнее, – больше для порядка, чем от души,
возразил Синцов.
– На фронте! Так и вы не в Сибирь едете, еще на фронт явитесь!
– Явимся, но не сразу.
– А вы правильно объясняете, товарищ политрук, – внешне почтительно, но с огоньком
усмешки в лукавых глазах ответил шофер. – Но только я бы лично ни в жисть не сдал! Ох, и
война будет через эти ваши автоматы!.. Наш командир бригады лапу наложит безусловно:
оставь бригаде! Из тыла армии приедут безусловно, скажут: дай! Из соседней дивизии
подъедут, по-соседски попросят: может, чего уступите? Ну, а из штаба армии – это уже «всех
давишь»! Приедут и заберут! Тем более, скажут, вы, танкисты, под Ельней и так кое-какими
трофеями разжились. А вообще-то с этой, с Ельней… бои были крепкие, а трофеи
небогатые… Нет, небогатые…
Разговор перешел на недавние бои под Ельней, в которых, как Синцов понял, ехавший
с ними шофер сам не участвовал, но, должно быть, повторяя слышанные разговоры,
размашисто рассказывал, что под Ельней у немцев было до восьми дивизий, целая армия, и
им, в общем, крепко дали духу, но под конец малость сплоховали. По словам шофера, если
бы «соседи» не подвели (какие именно «соседи» и в чем они подвели, он не уточнял), то
можно было всех немцев запечатать в бутылку.
Все, кто сидел в машине, внимательно слушали, подпрыгивая на ухабах, пропуская
слова и фразы и переспрашивая друг друга.
– Значит, все-таки упустили? – огорченно спросил кто-то, когда шофер сказал про
бутылку.
– Не то чтобы вовсе упустили, – ответил шофер, – но технику они повытаскивали… Я
же говорю, трофеи не особые.
И все слушавшие его хотя и радовались тому, что немцев под Ельней поколотили, да
еще восемь дивизий, но одновременно воспринимали как личную обиду, что не довели дела
до конца, не запечатали их в бутылку. Уж очень всем ехавшим в машине хотелось, чтобы
немцы оказались в окружении, побывали в их шкуре.
Потом, после молчания, кто-то спросил, большие ли были потери в боях под Ельней.
– Да как сказать… – неопределенно ответил шофер из танковой бригады. – У кого как,