Page 106 - Живые и мертвые

А Данилов не мог знать, что этот шедший почти параллельно фронту грейдер через
десять минут приведет хвост их колонны к выезду на Юхновское шоссе именно в тот
момент, когда туда прорвется через наши тылы головной отряд немецких танков и
бронетранспортеров.
Он не знал этого и спокойно ехал вперед, навстречу гибели.
– Сейчас проедем еще километра четыре до шоссе, и будет треть пути, – сказал
Данилов, обращаясь к докторше. – Как вы себя чувствуете?
– Ничего. – Докторша дотронулась до горячего лба. – Просто немножко температурю,
но это пройдет. Ничего, вы курите, – добавила она, заметив, что Данилов, вынувший было
портсигар, снова сунул его в карман. – Я не курю, но люблю дым, – с обычным
самоотвержением солгала она и, чтобы майор не колебался, закрыла глаза, хотя спать ей уже
не хотелось.
Докторша ехала, закрыв глаза, а Данилов курил и еще раз обсуждал наедине с самим
собой утреннюю перепалку со Шмаковым. Порядок есть порядок, и раз он установлен, то в
армии его не нарушают, хотя, честно говоря, в данном случае у него у самого не лежала
душа отбирать это оружие. Он мысленно ставил себя на место Шмакова: обменяйся они
местами – ему утром тоже было бы не по себе. Одно дело, когда выходят в одиночку,
вдвоем, втроем, без формы, без документов; другое дело, когда прорывается целая воинская
часть, с оружием в руках, с документами, со знаками различия. Тут уж было бы вполне по
совести оставить у людей их трофеи, пусть даже и в тыл едут: все равно – пусть едут и
гордятся! А потом – это уже дело наше – поработать как положено, проверить, не задевая
самолюбия, и изъять, если среди них, паче чаяния, окажется какая-нибудь сволочь.
Сегодняшняя история была Данилову не по душе, как и кое-что другое, с чем ему
приходилось сталкиваться с тех пор, как он из пограничников попал в особисты. Хлеб не
сладкий.
Прошедший школу долгой пограничной службы, раненный на Халхин-Голе,
отходивший с остатками своего отряда из-под Ломжи, зоркий, памятливый, въедливый,
умевший доверять и не доверять, Данилов был одним из тех людей, которым в Особых
отделах было самое место. Чуждый самомнения, он, однако, и сам чувствовал, что оказался
там на месте, и сознавал свое превосходство человека, много лет ловившего настоящих
шпионов и диверсантов, над некоторыми из своих сослуживцев, не умевших отличать факты
от липы, а случалось, даже и не особенно озабоченных этим. С такими сослуживцами
Данилов, как он сам выражался, «собачился» и за недолгую службу в Особом отделе уже
успел непримиримо вывести одного такого на чистую воду.
И вот теперь именно он, майор Данилов, сам не зная того, вез навстречу смерти людей,
только что вырвавшихся из ее лап.
– Сейчас будет тот перекресток, о котором я говорил. – Данилов оглянулся на
докторшу и, увидев, что она не спит, открыл стекло.
В эту секунду разорвался первый снаряд, и Данилов увидел шедшие наперерез
Юхновскому шоссе и прямо по полю немецкие танки.
Разворачивать машину было поздно, да все равно Данилов и не стал бы спасаться один,
бросив колонну. Рванув дверцу, он первым выскочил на дорогу с автоматом, который у него
всегда был с собой в машине. За ним, тоже с автоматами в руках, выскочили его
пограничники.
– Вылезайте! – крикнул Данилов докторше и за руку вытащил ее из машины.
На дороге уже творилось нечто невообразимое.
Передний грузовик горел, развернувшись поперек дороги. Остальные тормозили,
наскакивая один на другой. Снаряды рвались на шоссе и на обочинах; люди выбрасывались
из грузовиков, падали на шоссе, в кюветы, бежали по полю. Танки били по ним из пушек и
пулеметов. Один танк, выехав прямо на дорогу, пошел вдоль колонны, с треском сваливая в
кювет грузовик за грузовиком и давя прыгавших с машин людей. А из шедших за танками
бронетранспортеров уже выскакивали немецкие автоматчики и, разбегаясь в стороны,