Page 112 - Живые и мертвые

– Погоди класть. Ленка, пойди возьми в горнице тюфяк с кровати, да только одеяло с
простынью оставь, один тюфяк возьми! Да живо! А то не дождутся.
Синцов посмотрел в упор на хозяина, и, должно быть, выражение лица его отразило то,
что творилось у него на душе, – решимость, несмотря на войну и окружение, потребовать
здесь сполна все, что причитается получить от советского человека другому попавшему в
беду советскому человеку.
– Что смотришь? Не радуюсь вам? – спросил хозяин. – А чему радоваться? Наедут
немцы – дорога тут прямая, – и будет нам с вами конец. Что тогда делать?.. Сюда, сюда, к
этому краю, а в изголовье подверни, длины-то хватит, – повернулся он к девочке, торопливо
укладывавшей на лавку тюфяк.
Синцов опустил докторшу и с трудом разогнулся. Ему казалось, что он вытянул себе
все жилы.
– А вы смелый! – уже на «вы», полунасмешливо-полууважительно сказал хозяин,
заметив звезды на рукавах Синцова. – Кругом второй день немцы, а вы еще комиссарите…
Ленка, принеси воды напиться! Видишь, люди устали, пить хотят!.. Что ж, садитесь, гостями
будете. – Он приставил к стене костыли и, схватясь рукой за стол, первым сел, тяжело
заскрипев табуреткой. – В подвал бы вас спрятать, да я так: или уж боюсь, или уж не боюсь!
Заночуете?
Синцов кивнул.
– А после?
Синцов сказал, что на рассвете они пойдут пробиваться к своим, а больную – доктора –
хотели бы оставить здесь: у нее жар и покалечена нога; ей надо отлежаться; если даже
придут немцы, то женщина не может вызвать особого подозрения, тем более не раненая, а
больная.
– Доктор, значит, – сказал хозяин. – А я было подумал, жена ваша.
– Почему? – спросил Синцов.
– Так не всякий не всякую так вот, на руках, попрет. Доктор, значит, – повторил хозяин
и, взяв костыли, подошел к изголовью лежавшей. – Ишь как вас прихватило? – сказал он и
положил ей на лоб свою руку. – Горите вся. Не тиф?
– Нет, простуда, наверное, воспаление легких, – проглотив комок, ответила докторша.
– А хотя бы и тиф, я тифа не боюсь. Все тифы прошел. А с ногой чего?
– Вывихнула.
– С ногой завтра поглядим, – может, ее попарить надо. С ногами баловаться нельзя.
Один раз побаловался – и колдыбаю с тех пор. Будем знакомы: Бирюков Гаврила Романович.
Отца Романом звали, а фамилию к нашим лесным местам подогнал, – усмехнулся он и пожал
горячую руку докторши, потом поздоровался за руку с Синцовым и Золотаревым.
Девочка вошла с ведром и кружкой.
– Сперва ей… – с отличавшей все его поведение грубой заботой кивнул хозяин на
докторшу. – Откуда идете? Какой день?
Горько усмехнувшись собственной судьбе, Синцов сказал, что идут они, если все
считать, семьдесят третий день.
И в ответ на вопрос: «Как же так?» – коротко объяснил, как это получилось.
Бирюков даже присвистнул.
– Да! Лихая вам досталась доля! Только что, можно сказать, дома, и опять все
кувырком. Слышь, Ленка, знаешь чего, – раздобрившись, сказал он, – тюфяк здесь оставь, а
сама с ней ляг, в горнице. Мы, мужики, тут расположимся.
Девочка радостно, опрометью побежала готовить постель. Она гордилась решением
отца, и уже через несколько минут Синцов перенес докторшу в соседнюю комнату, на
большую, широкую, двуспальную кровать, с сеткой и периной.
– Ой, как хорошо, даже не верится! – прошептала докторша. – Девочка, помоги мне
раздеться! – Ей показалось, что мужчины уже вышли из комнаты, но они были еще там и
вышли, только услышав эти слова.