Page 117 - Живые и мертвые

немцы узнают об их ночевке. Но в обоих домах, где они заночевали, люди обратили особое
внимание на то, что они идут в форме. В первом доме – с гордостью за них, а во втором доме
– со страхом за себя.
И, когда они на рассвете ушли из первого дома, Золотарев сказал Синцову:
– Вот уж именно русские люди! Верно, товарищ политрук?
– Верно!
А когда они ушли на рассвете из второго дома, Синцов сказал Золотареву:
– Так нет же, до смерти формы не снимем, хотя бы для того, чтобы она таким
шкурникам в глаза била!
А Золотарев ответил, что зря политрук согласился дать им за харчи сто рублей. Вместо
этого им бы в морду плюнуть.
– А я и плюнул тем, что дал сто рублей. Пусть утрутся ими!
– А говорят, что сын у них в армии! – не успокаивался Золотарев. – Недобрая доля – за
таких родителей кровь проливать!
– Кроме родителей, еще и Советская власть есть.
– Есть-то есть, а все же тяжело! – не согласился с ним Золотарев.
И этот разговор чуть не стал последним их разговором, потому что через полчаса они,
поднявшись из крутой лесной балочки, в упор столкнулись с двумя тянувшими шестовку
немецкими связистами. Встреча была одинаково неожиданной для тех и других, но двое
чутко, как звери, шедших из окружения русских все-таки быстрей нашлись, чем немцы,
только что выпившие утренний кофе и насвистывавшие песенку на сытый желудок.
Золотарев вскинул винтовку и выстрелил в немца прежде, чем тот успел сорвать с
плеча свою. А второй немец, испугавшись, побежал через кусты, и Синцов побежал за ним,
на бегу стреляя из нагана, и уложил его насмерть только седьмым, последним патроном.
Потом они прихватили одну винтовку и подсумок и побежали через лес, чтобы
оказаться как можно дальше от места перестрелки, и бежали до тех пор, пока не упали,
обессиленные, в густом кустарнике. И только здесь, лежа, стали вспоминать, как все вышло.
«Вот и убили», – подумал Синцов, вспомнив вопрос там, на лесопилке: «Ну, а немца
встретите?» – и свой ответ: «Встретим – убьем!»
– Пойдем, – сказал Золотарев, – а то как бы лес не стали прочесывать, ушли-то
недалеко…
– Ладно, – сказал Синцов и, повесив на плечо немецкую винтовку, добавил: – Тяжелой
кажется. Так давно без винтовки иду, что отвык.
Тогда Золотарев посоветовал ему бросить наган, все равно он извел уже все патроны.
Но Синцову было жалко, он все-таки сохранил наган, сказав, что патроны еще найдутся.
А потом он опять остался с одним этим, теперь уже пустым, наганом. Они
переправлялись ночью вброд через реку, и он, идя по горло в воде, провалился в глубокую
яму и от неожиданности утопил и шинель и немецкую винтовку, которые, прихватив вместе
ремнем, держал над головой. И, как потом ни нырял и ни шарил, не смог найти ни того, ни
другого. Так у них остались одна винтовка и одна кожанка на двоих.
Все было с ними за эти шесть дней, не было одного: они никак не могли дойти до
своих; сколько бы они ни забирали все глубже и глубже на восток, оказывалось, что немцы
ушли еще глубже.
Под конец мечта дойти до линии фронта начала казаться им несбыточной. Одиночество
тяготило их больше всего. Иногда они говорили об этом между собой, и тяжелое время,
когда они шли от Могилева до Ельни вместе с Серпилиным, начинало казаться им
счастливым по сравнению с тем, что они переживали сейчас. Хоть бы встретить
какую-нибудь пробивавшуюся с боями часть и идти вместе с нею!
Правда, один раз под вечер им встретился старший лейтенант в форме, с семью
вооруженными бойцами: Синцов и Золотарев хотели присоединиться к ним, и старший
лейтенант не возражал против этого. Но за ночь он передумал; быть может, у него вызвал
недоверие рассказ Синцова, что они идут из окружения уже с июля. Под утро Золотарев