Page 114 - Живые и мертвые

глаз. Она не говорит, но чувствую – стукнул. А она к этому непривычная… Ну что, Ленка,
собирай, собирай, да в литровке там немного вина осталось, ты вчерась отобрала…
В литровке действительно осталось немного. Мужчины выпили по половине граненого
стакана и закусили холодной, густо посоленной картошкой.
– А как там она? – хозяин кивнул на дверь. – Ей-то снесла поесть?
– Раньше, чем вам, – ответила девочка.
– Ну, ну, верно…
Золотарев, выпив и закусив, довольно крякнул и без долгих слов, положив подле себя
винтовку и накрывшись кожанкой, лег спать у стены на принесенное девочкой сено. Синцов
хотел проведать докторшу, но девочка удержала его в дверях: больная только что уснула.
Синцов вернулся и сел за стол.
– Может, еще чего съедите? – спросил хозяин.
– Спасибо. Боюсь с голодухи лишнего.
– Это, положим, верно.
Бирюков прикрутил немного фитиль и положил локти на стол.
– Скажите мне, товарищ политрук: что же это такое делается? Вот ты сидишь сейчас
передо мной, Рабоче-Крестьянская Красная Армия, и раз ты формы не снял, то я тебя
уважаю, но с тебя и спрашиваю. Что же это такое делается и до каких пор будет
продолжаться? Не думайте, не с вами с первым говорю. И с бойцами говорил, и старший
лейтенант тут жил, за распиловкой леса следил, но он, правда, мало чего знал… И генерал
был, дивизией командовал. Как раз в лесах наших стояла, пока на фронт не кинули. Генерал
боевой, ничего не скажешь, от границы с людьми пробился, и опять дивизию собрал, и на
фронт пошел… Вот я его и спрашиваю: «Товарищ генерал, что вы и во сне не думали, не
гадали досюдова отходить, – этого вы мне не говорите, это я сам знаю, что не думали! Но
вышло не по-вашему. А вот что вы сейчас думаете, скажите откровенно: отсюда не уйдете?
Тут, в моей хате, немец не будет?»
При этих словах Бирюков поднял голову и медленно, словно прощаясь с ней, обвел
глазами избу.
– А что он ответил? «Еще чего! Мы, говорит, завтра вперед в бой пойдем, сами ему
накостыляем и для первого случая из Ельни вышибем». И что же? Верно, пошли, и
накостыляли, и из Ельни вышибли! А что теперь? Генерал от меня вперед ушел, Ельню взял,
а немцы вчерась уже за нас зашли. Да куда зашли! Вчера, говорят, телефонистка с Угры в
Знаменку звонила, а там ей уже по-немецки чешут, а это от нас еще на восток полсотни
верст!
– Не может быть! – сказал Синцов.
– Вот те и не может быть! Генерал Ельню взял, а немцы в Знаменке. Где же теперь этот
генерал? Скажи мне!
– Где, где!.. – вдруг разозлился Синцов. – Бьется где-нибудь в окружении. И мы бы
тоже, если б не так, врасплох… Как-никак, а от Могилева до Ельни дошли. Было где и перед
кем оружие положить, а не положили! Другие хуже вас, что ли?
– Может, и не хуже, а немец-то опять вас окружил! А надо ли было этого дожидаться?
Может, самим надо было его захватывать и отсюдова и оттудова? А то стоим да ждем, пока
он первый в ухо даст. А тут еще вопрос: устоишь ли? А не устоишь – так он ведь и лежачего
бьет! Вот ты с бойцом своим – кто вы? Вы есть лежачие.
– Нет, – сказал Синцов.
– Ну, ползучие…
– Нет, мы и не ползучие, мы идем к своим и дойдем до них.
– А немца встретите?
– Убьем.
– А танк встретите? Тоже убьете?.. А по мне, лучше не встречайте уж никого, идите
себе тихо, пока до своих не дойдете. Потому что если теперь встретите, то, скорее всего, не
вы убьете, а вас убьют.