Page 118 - Живые и мертвые

услышал только, как вдали похрустывают тронутые ранней изморозью кусты. Те восемь
поднялись и, не разбудив их, ушли одни.
– Что, догоним? – спросил Золотарев у Синцова.
Но тот сказал:
– Раз не доверяют, пусть идут.
А части, которая бы выходила с боем и к которой можно было бы присоединиться, все
не было и не было. Как видно, выходившие из-под Вязьмы войска пробивались другими
путями…
Последний раз они заночевали в лесу. Опушку огибала шоссейная дорога, по ней шел
почти непрерывный поток немецких машин.
Улучив момент, они перебежали шоссе, углубились в лес еще километра на два,
наломали еловых лап, залезли в их гущу и накрылись дырявой кожанкой Золотарева. До сих
пор стояли сухие дни, а сегодня под вечер прошел дождь. Спать было мокро и холодно, хотя
они тесно прижались друг к другу, чтобы согреться. Вдобавок их мучил голод: утром
кончилась последняя еда, взятая с последнего ночлега под крышей.
Обоим не спалось.
– Жалко, ремень утопил, – невесело усмехнулся Синцов. – Брюхо затянуть – легче было
бы.
– Зря мы у тех немцев не пошарили по ранцам, нет ли харчей.
Золотарев уже не в первый раз жалел об этом.
– Дорогу перешли, с булыжным покрытием, – помолчав, сказал Золотарев. – Что бы это
могла быть за дорога?
– Похоже, что на Верею, Медынь к югу осталась. Возможно, что это как раз и есть
дорога с Медыни на Верею.
– А сколько ж эта Верея от Москвы?
– Около ста.
– Да… – задумчиво сказал Золотарев. – Значит, сто километров до Москвы, а все еще
через немцев идем. Ум верить отказывается… – Он прислушался к прокатившейся по небу
тяжелой, низкой полосе гула. – На Москву! Не взяли, значит, ее, раз летают!
Они полежали несколько минут молча.
– Ваня, а Ваня! – позвал Золотарев.
Они были людьми одного поколения: политруку Синцову шел тридцатый, а
красноармейцу Золотареву – двадцать седьмой; их побратала беда, и среди той жизни,
которой они сейчас жили и которая, как им минутами казалось, оставила их двоих на целой
земле, они стали звать друг друга на «ты», сами не заметив этого.
– Ну что?
– А все-таки оставили мы с тобой докторшу, не спасли!
– А как спасешь ее? Если б тонули, над головой бы подняли. А так что сделаешь?
Померла бы в дороге – лучше было бы?
– Это так, – согласился Золотарев. И, вздохнув, повторил: – А все-таки оставили!
– Ну, чего ты хочешь? – недовольно отозвался Синцов.
– Мало ли чего хочу… Хочешь, а не можешь. Вот что обидно… А знаешь, чего я хочу?
– Ну, чего?
– Вот сказали бы мне: «Золотарев, согласен, мы тебя сбросим вместо бомбы на
Гитлера, но только так: его убьешь и сам в лепешку?!» Я бы только спросил: «А попадете?»
Обещали бы: «Попадем», – сказал бы: «Сбрасывайте!» Веришь ли?
– Верю.
– И еще иногда думаю: почему я такой несчастный, что в шоферы пошел? Вполне мог
на танке быть!
– Ну и что?
– Ничего. Хоть бы раз хотел не из винтовки, а из пушки по ним ударить, сам лично.
Расшибить чего-нибудь вдребезги своею силой: танк или машину! Когда выйдем, не пойду