Page 120 - Живые и мертвые

– А может, там и есть передовая? – спросил Золотарев.
Синцову тоже хотелось поверить в это, но он подумал и сказал, что вряд ли. Если бы
тут проходила передовая, ночью не стояла бы такая тишина. Наверное, это наши
пробиваются через немецкие тылы.
Они шли вперед, и бой, казалось, шел им навстречу; уже можно было различить, что не
какой-нибудь другой пулемет, а именно наш «максим» бьет совсем недалеко короткими
очередями.
– Патроны экономят, – сказал Золотарев.
Синцов кивнул.
Они прошли еще двести метров. В лесу все светлело, и они шли все осторожнее, боясь
нарваться на немцев раньше, чем на своих.
Вдруг в ста метрах разорвался снаряд. Они перебежали и легли в еще дымившуюся
воронку, а снаряды начали рваться один за другим левее и правее.
Огонь вели несколько батарей.
Сначала Синцов подумал, что немцы не рассчитали и бьют по пустому месту. Радуясь
этому, он на минуту забыл об опасности.
Но снаряды продолжали методически ложиться все в той же полосе, и Синцов понял,
что немцы ставят здесь заградительный огонь, отсекая нашим путь к прорыву.
– Как, перележим или пойдем? – спросил он Золотарева.
Впереди по-прежнему стучали пулеметы.
– Пойдем.
Они стали перебегать, ложась то в воронку, то в овражек, то просто припадая головой к
земле.
– Неужели правда дойдем до своих? Даже не верится, – сказал Синцов, задыхаясь после
быстрой перебежки, когда они еще раз упали у подножия большой сосны.
И это было последнее, что от него услышал Золотарев.
Разорвался снаряд. Когда Золотарев приподнялся, он увидел, что политрук лежит,
раскинув руки, а голова и лоб у него залиты кровью.
– Ваня, Ваня! – затряс он Синцова за плечи. – Ваня!
Но Синцов не отзывался.
Тогда Золотарев взвалил на плечи его бесчувственное тело и пошел вперед, на стук
пулемета.
Через сорок шагов он упал, не выдержав тяжести, поднялся, снова взвалил Синцова на
плечи и снова упал. Он лежал и чувствовал, что ему все равно не дотащить Синцова.
А секунды летели, и ему показалось, что пулеметная стрельба стала удаляться.
Тогда он решил поскорей добежать до своих, взять кого-нибудь на помощь и вместе
вернуться сюда.
Задрожавшими пальцами он сунул себе в карман документы Синцова, затем, секунду
поколебавшись, за рукава стащил с политрука его драную, с оборванными пуговицами
гимнастерку.
Он решил вернуться сюда, если дойдет до своих, но он мог и не дойти и не хотел,
чтобы фашисты, узнав политрука по гимнастерке, издевались над ним, еще живым или уже
мертвым.
Немного отбежав, он швырнул гимнастерку в гущу мелкого ельника, а еще через
двести шагов выскочил прямо на четырех бойцов; они перебегали, катя за собой «максим».
Трое из них были танкисты, а четвертым был лейтенант Хорышев, собственной персоной, со
своим белым чубом из-под сбитой набок пилотки.
Золотарев наскочил на своего взводного как раз в ту секунду, когда тот после
перебежки лег за пулемет. Он первый увидел набежавшего на них Золотарева и без
удивления, с улыбкой, словно только и ждал этого, крикнул:
– Вот и Золотарев явился, с неба свалился! Патроны есть?
– Есть!