Page 23 - Живые и мертвые

бомбардировщиком, сухо треща пулеметами. Он вспыхнул весь сразу и стал падать,
разваливаясь на куски еще в воздухе.
А истребители пошли за другими. Две тяжелые машины, стремясь набрать высоту, все
еще упрямо тянули и тянули над лесом, удаляясь от гнавшегося вслед за ними по дороге
грузовика с людьми, молчаливо сгрудившимися в едином порыве горя.
Что думали сейчас летчики на этих двух тихоходных ночных машинах, на что они
надеялись? Что они могли сделать, кроме того, чтобы вот так тянуть и тянуть над лесом на
своей безысходно малой скорости, надеясь только на одно – что враг вдруг зарвется, не
рассчитает и сам сунется под их хвостовые пулеметы.
«Почему не выбрасываются на парашютах? – думал Синцов. – А может, у них там
вообще нет парашютов?»
Стук пулеметов на этот раз послышался раньше, чем «мессершмитты» подошли к
бомбардировщику: он пробовал отстреливаться. И вдруг почти вплотную пронесшийся
рядом с ним «мессершмитт», так и не выходя из пике, исчез за стеною леса. Все произошло
так мгновенно, что люди на грузовике даже не сразу поняли, что немец сбит; потом поняли,
закричали от радости и сразу оборвали крик: второй «мессершмитт» еще раз прошел над
бомбардировщиком и зажег его. На этот раз, словно отвечая на мысли Синцова, из
бомбардировщика один за другим вывалилось несколько комков, один камнем промелькнул
вниз, а над четырьмя другими раскрылись парашюты.
Потерявший своего напарника немец, мстительно потрескивая из пулеметов, стал
описывать круги над парашютистами. Он расстреливал висевших над лесом летчиков – с
грузовика были слышны его короткие очереди. Немец экономил патроны, а парашютисты
спускались над лесом так медленно, что если б все ехавшие в грузовике были в состоянии
сейчас посмотреть друг на друга, они бы заметили, как их руки делают одинаковое
движение: вниз, вниз, к земле!
«Мессершмитт», круживший над парашютистами, проводил их до самого леса, низко
прошел над деревьями, словно высматривая что-то еще на земле, и исчез.
Шестой, последний бомбардировщик растаял на горизонте. В небе больше ничего не
было, словно вообще никогда не было на свете этих громадных, медленных, беспомощных
машин; не было ни машин, ни людей, сидевших в них, ни трескотни пулеметов, ни
«мессершмиттов», – не было ничего, было только совершенно пустое небо и несколько
черных столбов дыма, начинавших расползаться над лесом.
Синцов стоял в кузове несшегося по шоссе грузовика и плакал от ярости. Он плакал,
слизывая языком стекавшие на губы соленые слезы и не замечая, что все остальные плачут
вместе с ним.
– Стой, стой! – первым опомнился он и забарабанил кулаком по крыше кабины.
– Что? – высунулся шофер.
– Надо искать! – сказал Синцов. – Надо искать, – может, они все-таки живы, эти, на
парашютах…
– Если искать, то еще немножко проехать надо, товарищ начальник, их дальше
отнесло, – сказал милиционер; лицо его вспухло от слез, как у ребенка.
Они проехали еще километр, остановились и слезли с машины. Все помнили о
переправившихся через Березину немцах и в то же время забыли о них. Когда Синцов
приказал разделиться и идти искать летчиков по обе стороны дороги, никто не стал спорить.
Синцов, двое милиционеров и сержант долго ходили по лесу, справа от дороги,
кричали, звали, но так никого и не обнаружили – ни парашютов, ни летчиков. А между тем
летчики упали где-то здесь, в этом лесу, и их надо было непременно найти, потому что иначе
их найдут немцы! Только после часа упорных и безуспешных поисков Синцов наконец
вышел обратно на дорогу.
Люсин и все остальные уже стояли у машины. Лицо у Люсина было расцарапано,
гимнастерка разорвана, а карманы ее так туго набиты, что на одном даже оторвалась
пуговица. В руке он держал пистолет.