Page 24 - Живые и мертвые

– Убили, товарищ политрук, обоих до смерти, – горестно сказал Люсин и потер рукой
расцарапанное лицо.
– Что с вами?
– На сосну лазил. Зацепился один, бедный, за самую верхушку, так и висел вверх
ногами, мертвый, еще в воздухе его убили.
– А второй?
– И второй.
– Издевается фашист над людьми! – с ненавистью сказал один из красноармейцев.
– Документы забрал. – Люсин дотронулся до кармана с оторванной пуговицей. –
Передать вам?
– Оставьте у себя.
– Тогда пистолет возьмите. – Люсин протянул Синцову маленький браунинг.
Синцов посмотрел на браунинг и сунул его в карман.
– А вы не нашли, товарищ политрук? – спросил Люсин.
– Нет.
– А мне сдается, тех, что по правую руку спустились, их еще дальше отнесло, – сказал
Люсин. – Надо подъехать еще метров четыреста, слезть и цепью прочесать лес.
Но прочесывать лес не пришлось. Когда машина прошла еще четыреста метров и
остановилась, навстречу ей из лесу, сгибаясь под тяжестью ноши, вышел коренастый летчик
в гимнастерке и надвинутом на самые глаза летном шлеме. Он тащил на себе второго
летчика, в комбинезоне; руки раненого обнимали шею товарища, а ноги волочились по
земле.
– Примите, – коротко сказал летчик.
Люсин и подскочившие красноармейцы приняли с его плеч раненого и положили на
траву у дороги. У него были прострелены обе ноги, он лежал на траве, тяжело дыша, то
открывая, то снова зажмуривая глаза. Пока расторопный Люсин, разрезав перочинным
ножом сапоги и комбинезон, перевязывал раненого индивидуальным пакетом, коренастый
летчик, сняв шлем, вытирал пот, градом катившийся по лицу, и поводил занемевшими от
ноши плечами.
– Видели? – угрюмо спросил он наконец, вытерев пот, снова надев шлем и так глубоко
надвинув его, словно и сам не хотел ни на кого смотреть и не хотел, чтобы кто-нибудь видел
его глаза.
– Прямо над нами… – сказал Синцов.
– Видели, как сталинских соколов, как слепых котят… – начал летчик. Голос его горько
дрогнул, но он пересилил себя и, ничего не добавив, еще глубже надвинул шлем.
Синцов молчал. Он не знал, что ответить.
– Одним словом, переправу разбомбили, мост вместе с танками под воду пустили,
задание выполнили, – сказал летчик. – Хоть бы один истребитель на всех дали в прикрытие!
– Ваших двух товарищей нашли, но они мертвые, – сказал Синцов.
– Мы тоже уже не живые, – сказал летчик. – Документы и оружие с них взяли? –
добавил он совсем другим тоном, тоном человека, решившего взять себя в руки и умевшего
это делать.
– Взяли, – сказал Синцов.
– Лучший штурман полка по слепым и ночным полетам, – сказал летчик, повернувшись
к раненому, которого перевязывал Люсин. – Мой штурман! Лучший экипаж в полку был,
отдали на съедение ни за грош! – опять срываясь в рыдание, крикнул он и, так же мгновенно,
как и в первый раз, взяв себя в руки, деловито спросил: – Поехали?
Раненого штурмана положил в кузов, к задней стенке кабины, чтобы меньше трясло, и
подложили ему под ноги кипы газет. Летчик сел рядом со своим штурманом, в головах.
Потом сели все остальные. Машина тронулась и почти сразу же круто затормозила.
Это был тот перекресток, где Синцов недавно делился сухарями с часовым.
Красноармеец по-прежнему стоял здесь. Увидев возвращавшуюся машину, он выскочил на