Page 67 - Живые и мертвые

перевешивая автомат с левого плеча на правое и обратно: у него болели от усталости спина,
шея, плечи, болело все, что могло болеть.
Солнечный июльский лес был чудо как хорош! В нем пахло смолой и нагретым мхом.
Солнце, пробиваясь через покачивающиеся ветки деревьев, шевелилось на земле теплыми
желтыми пятнами. Среди прошлогодней хвои зеленели кустики земляники с веселыми
красными капельками ягод. Бойцы то и дело на ходу нагибались за ними. При всей своей
усталости Синцов шел и не уставал замечать красоту леса.
«Живы, – думал он, – все-таки живы!» Серпилин три часа назад приказал ему составить
поименный список всех, кто переправился. Он составил список и знал, что в живых осталось
сто сорок восемь человек. Из каждых четырех, пошедших ночью на прорыв, трое погибли в
бою или утонули, а остался в живых только один – четвертый, и сам он тоже был таким –
четвертым.
Идти и идти бы так вот этим лесом и к вечеру, уже не встречаясь с немцами, выйти
прямо к своим – вот было бы счастье! А почему бы и не так? Не всюду же немцы, в конце
концов, да и наши, возможно, отступили не так уж далеко!
– Товарищ комбриг, как вы думаете, может быть, дойдем сегодня до наших?
– Когда дойдем, не знаю, – полуобернулся на ходу Серпилин, – знаю, что когда-нибудь
дойдем. Пока спасибо и на этом!
Он начал серьезно, а кончил с угрюмой иронией. Мысли его были прямо
противоположны мыслям Синцова. Судя по карте, сплошным лесом, минуя дороги, можно
было идти самое большее еще двадцать километров, и он рассчитывал пройти их до вечера.
Двигаясь дальше на восток, нужно было не там, так тут пересечь шоссе, а значит,
встретиться с немцами. Опять углубиться без встречи с ними в зеленевшие на карте по ту
сторону шоссе лесные массивы было бы слишком удивительной удачей. Серпилин не верил
в нее, а это значило, что ночью при выходе на шоссе придется снова вести бой. И он шел и
думал об этом будущем бое среди тишины и зелени леса, приведших Синцова в такое
блаженное и доверчивое состояние.
– Где комбриг? Товарищ комбриг! – увидев Серпилина, весело прокричал
подбежавший к нему красноармеец из головного дозора. – Меня лейтенант Хорышев
прислал! Наших встретили, из Пятьсот двадцать седьмого!
– Смотри-ка! – радостно отозвался Серпилин. – Где же они?
– А вон, вон! – красноармеец ткнул пальцем вперед, туда, где в зарослях показались
фигуры шедших навстречу военных.
Забыв об усталости, Серпилин прибавил шагу.
Люди из 527-го полка шли во главе с двумя командирами – капитаном и младшим
лейтенантом. Все они были в обмундировании и с оружием. Двое несли даже ручные
пулеметы.
– Здравствуйте, товарищ комбриг! – останавливаясь, молодцевато сказал курчавый
капитан в сдвинутой набок пилотке.
Серпилин вспомнил, что видел его как-то в штабе дивизии, – если не изменяла память,
это был уполномоченный Особого отдела.
– Здравствуй, дорогой! – сказал Серпилин. – С прибытием в дивизию, тебя за всех! – И
он, обняв, крепко поцеловал его.
– Вот явились, товарищ комбриг, – сказал капитан, растроганный этой не положенной
по уставу лаской. – Говорят, командир дивизии с вами здесь.
– Здесь, – сказал Серпилин, – вынесли командира дивизии, только… – Он, не
договорив, перебил себя: – Сейчас пойдем к нему.
Колонна остановилась, все радостно смотрели на вновь прибывших. Их было не много,
но всем казалось, что это лишь начало.
– Продолжайте движение, – сказал Серпилин Синцову. – До положенного привала, – он
посмотрел на свои большие ручные часы, – еще двадцать минут.
Колонна нехотя двинулась дальше, а Серпилин, жестом пригласив идти за собой не