Page 93 - Живые и мертвые

это, подполковник замолчал и, кажется, ничего не собирался прибавлять к сказанному.
Когда подполковник закончил свою речь, полковой комиссар обратился с вопросом к
майору-пограничнику из Особого отдела.
– Как, товарищ Данилов, у вас будут коррективы или начнем двигаться?
Майор со строго поджатыми губами помолчал, явно не торопясь с ответом, наконец
все-таки раздвинул губы и сказал жестким баском, что никаких коррективов у него нет, но
есть вопрос к старшему группы. При этих словах он повернулся к Шмакову:
– Сдача оружия уже произведена?
– Какого оружия? – спросил Шмаков.
– Трофейного оружия, имеющегося у личного состава.
– А почему нам его сдавать? – удивился Шмаков. – Трофейное оно или не трофейное –
это наше оружие, мы с ним пробились, с какой стати нам его сдавать?
Все заволновались и зашумели.
Пограничник переждал шум и сказал, не повышая голоса, что нашего или вашего
оружия в армии нет, а есть оружие, положенное по штату и выдаваемое на руки тогда, когда
его положено иметь на руках. Военнослужащим, направляемым на сортировку и
формирование, иметь на руках оружие вообще не положено, а трофейное – во всяком случае.
Его надо сдать, а не тащить с собой в тыл. Тут не о чем и говорить.
– Это еще не известно, есть о чем или не о чем говорить! – резко сказал Шмаков. – Мы
еще подадим рапорт о том, чтобы была сохранена наша дивизия. – В эту минуту он
совершенно забыл, что сам никогда не числился в штатах этой дивизии.
– Мы этот вопрос не будем здесь с вами дискутировать, товарищ батальонный
комиссар, – сказал пограничник. – Не будет дивизии или будет дивизия – не нам с вами
решать, но, независимо от решения вопроса, все трофейное оружие пока надо сдать.
– Кроме командирского, личного! – совершенно неожиданно для всех, громко и даже с
вызовом сказал бесстрастно молчавший до этого деревянный подполковник из отдела
формирования.
Видимо, этого сухого человека что-то глубоко лично задело в происходившем
разговоре.
– Обидно все это, – сказал Шмаков, вставая и в гневе сжимая кулаки. – Обидно! –
повторил он громко, и голос его зазвенел. – Очень обидно, перед людьми стыдно! А вам
разве не стыдно? – вдруг в упор крикнул он пограничнику.
Тот тоже встал и, слегка побледнев, медленно застегнул сначала одну, потом другую
кнопку на планшетке.
– Есть указания, – сказал он очень тихо, и чувствовалось, что этот тихий голос дается
ему напряжением воли, – по поводу которых было запрошено разъяснение, и есть
разъяснение, что надо выполнять эти указания, поэтому надо сдать трофейное оружие,
товарищ батальонный комиссар.
В разгар перепалки в палатку вошел надолго, почти с самого начала, исчезавший
Климович.
– Товарищ полковой комиссар, разрешите доложить. Меня вызывал к проводу
командующий и приказал передать вам, что торжественное построение группы, вышедшей
под командованием комбрига Серпилина, и краткий митинг в связи с ее выходом Военный
совет армии приказывает провести здесь, в расположении вверенной мне части.
Все присутствующие переглянулись. Полковой комиссар в душе был доволен: он сам
утром, перед выездом, докладывал начальнику политотдела свое мнение, что построение и
митинг надо провести на месте, в танковой бригаде, но начальник политотдела заявил ему,
что делать это вблизи передовой не время и не место: еще разбомбят, чего доброго!
«А все-таки не по его вышло, а по-моему: значит, перерешили в Военном Совете!» –
подумал полковой комиссар.
Подполковник из отдела формирования и майор Данилов были подчинены фронту и не
имели прямых указаний, где и как проводить митинг, но вступать в пререкания с