Page 153 - Мастер и Маргарита

не очень зоркие люди…
— Да, уж гораздо больше, — не утерпел и вставил кот, видимо гордящийся этими
возможностями.
— Молчи, черт тебя возьми! — сказал ему Воланд и продолжал, обращаясь к
Маргарите: — Но просто, какой смысл в том, чтобы сделать то, что полагается делать
другому, как я выразился, ведомству? Итак, я этого делать не буду, а вы сделайте сами.
— А разве по-моему исполнится?
Азазелло иронически скосил кривой глаз на Маргариту и незаметно покрутил рыжей
головой и фыркнул.
— Да делайте же, вот мучение, — пробормотал Воланд и, повернув глобус, стал
всматриваться в какую-то деталь на нем, по-видимому, занимаясь и другим делом во время
разговора с Маргаритой.
— Ну, Фрида, — подсказал Коровьев.
— Фрида! — пронзительно крикнула Маргарита.
Дверь распахнулась, и растрепанная, нагая, но уже без всяких признаков хмеля
женщина с исступленными глазами вбежала в комнату и простерла руки к Маргарите, а та
сказала величественно:
— Тебя прощают. Не будут больше подавать платок.
Послышался вопль Фриды, она упала на пол ничком и простерлась крестом перед
Маргаритой. Воланд махнул рукой, и Фрида пропала из глаз.
— Благодарю вас, прощайте, — сказала Маргарита и поднялась.
— Ну что ж, Бегемот, — заговорил Воланд, — не будем наживать на поступке
непрактичного человека в праздничную ночь, — он повернулся к Маргарите, — итак, это не
в счет, я ведь ничего не делал. Что вы хотите для себя?
Наступило молчание, и прервал его Коровьев, который зашептал в ухо Маргарите:
— Алмазная донна, на сей раз советую вам быть поблагоразумнее! А то ведь фортуна
может и ускользнуть!
— Я хочу, чтобы мне сейчас же, сию секунду, вернули моего любовника, мастера, —
сказала Маргарита, и лицо ее исказилось судорогой.
Тут в комнату ворвался ветер, так что пламя свечей в канделябрах легло, тяжелая
занавеска на окне отодвинулась, распахнулось окно, и в далекой высоте открылась полная,
но не утренняя, а полночная луна. От подоконника на пол лег зеленоватый платок ночного
света, и в нем появился ночной Иванушкин гость, называющий себя мастером. Он был в
своем больничном одеянии — в халате, туфлях и черной шапочке, с которой не расставался.
Небритое лицо его дергалось гримасой, он сумасшедше-пугливо косился на огни свечей, а
лунный поток кипел вокруг него.
Маргарита сразу узнала его, простонала, всплеснула руками и подбежала к нему. Она
целовала его в лоб, в губы, прижималась к колючей щеке, и долго сдерживаемые слезы
теперь бежали ручьями по ее лицу. Она произносила только одно слово, бессмысленно
повторяя его:
— Ты… ты, ты…
Мастер отстранил ее от себя и глухо сказал:
— Не плачь, Марго, не терзай меня. Я тяжко болен. — Он ухватился за подоконник
рукою, как бы собираясь вскочить на него и бежать, оскалил зубы, всматриваясь в сидящих,
и закричал: — Мне страшно, Марго! У меня опять начались галлюцинации.
Рыдания душили Маргариту, она шептала, давясь словами:
— Нет, нет, нет, не бойся ничего! Я с тобою! Я с тобою!
Коровьев ловко и незаметно подпихнул к мастеру стул, и тот опустился на него, а
Маргарита бросилась на колени, прижалась к боку больного и так затихла. В своем волнении
она не заметила, что нагота ее как-то внезапно кончилась, на ней теперь был шелковый
черный плащ. Больной опустил голову и стал смотреть в землю угрюмыми больными
глазами.