Page 155 - Мастер и Маргарита

— Я, к сожалению, не могу этого сделать, — ответил мастер, — потому что я сжег его
в печке.
— Простите, не поверю, — ответил Воланд, — этого быть не может. Рукописи не
горят. — Он повернулся к Бегемоту и сказал: — Ну-ка, Бегемот, дай сюда роман.
Кот моментально вскочил со стула, и все увидели, что он сидел на толстой пачке
рукописей. Верхний экземпляр кот с поклоном подал Воланду. Маргарита задрожала и
закричала, волнуясь вновь до слез:
— Вот она, рукопись! Вот она!
Она кинулась к Воланду и восхищенно добавила:
— Всесилен, всесилен!
Воланд взял в руки поданный ему экземпляр, повернул его, отложил в сторону и молча,
без улыбки уставился на мастера. Но тот неизвестно отчего впал в тоску и беспокойство,
поднялся со стула, заломил руки и, обращаясь к далекой луне, вздрагивая, начал бормотать:
— И ночью при луне мне нет покоя, зачем потревожили меня? О боги, боги…
Маргарита вцепилась в больничный халат, прижалась к нему и сама начала бормотать в
тоске и слезах:
— Боже, почему же тебе не помогает лекарство?
— Ничего, ничего, ничего, — шептал Коровьев, извиваясь возле мастера, — ничего,
ничего… Еще стаканчик, и я с вами за компанию.
И стаканчик подмигнул, блеснул в лунном свете, и помог этот стаканчик. Мастера
усадили на место, и лицо больного приняло спокойное выражение.
— Ну, теперь все ясно, — сказал Воланд и постучал длинным пальцем по рукописи.
— Совершенно ясно, — подтвердил кот, забыв свое обещание стать молчаливой
галлюцинацией, — теперь главная линия этого опуса ясна мне насквозь. Что ты говоришь,
Азазелло? — обратился он к молчащему Азазелло.
— Я говорю, — прогнусил тот, — что тебя хорошо было бы утопить.
— Будь милосерден, Азазелло, — ответил ему кот, — и не наводи моего повелителя на
эту мысль. Поверь мне, что всякую ночь я являлся бы тебе в таком же лунном одеянии, как и
бедный мастер, и кивал бы тебе, и манил бы тебя за собою. Каково бы тебе было, о
Азазелло?
— Ну, Маргарита, — опять вступил в разговор Воланд, — говорите же все, что вам
нужно?
Глаза Маргариты вспыхнули, и она умоляюще обратилась к Воланду:
— Позвольте мне с ним пошептаться?
Воланд кивнул головой, и Маргарита, припав к уху мастера, что-то пошептала ему.
Слышно было, как тот ответил ей:
— Нет, поздно. Ничего больше не хочу в жизни. Кроме того, чтобы видеть тебя. Но
тебе опять советую — оставь меня. Ты пропадешь со мной.
— Нет, не оставлю, — ответила Маргарита и обратилась к Воланду: — Прошу вас
опять вернуть нас в подвал в переулке на Арбате, и чтобы лампа загорелась, и чтобы все
стало, как было.
Тут мастер засмеялся и, обхватив давно развившуюся кудрявую голову Маргариты,
сказал:
— Ах, не слушайте бедную женщину, мессир. В этом подвале уже давно живет другой
человек, и вообще не бывает так, чтобы все стало, как было. — Он приложил щеку к голове
своей подруги, обнял Маргариту и стал бормотать: — Бедная, бедная…
— Не бывает, вы говорите? — сказал Воланд. — Это верно. Но мы попробуем. — И он
сказал: — Азазелло!
Тотчас с потолка обрушился на пол растерянный и близкий к умоисступлению
гражданин в одном белье, но почему-то с чемоданом в руках и в кепке. От страху этот
человек трясся и приседал.
— Могарыч? — спросил Азазелло у свалившегося с неба.