Page 245 - Петр Первый

– Ваше величество, вы хотите, чтобы я влезла в постель к королю Августу?
Карл сейчас же отошел к камину, уперся в бока, веки его, будто в томлении,
полузакрылись:
– Я прощу вам любую измену… Но если это случится, клянусь святым евангелием, куда
бы вы ни скрылись, найду и убью.
В Китай-городе только и разговоров было что о Бровкиных. Петру Алексеевичу, как
всегда, вдруг загорелось: выдать замуж младшую княжну Буйносову – рюриковну – за
Артамошку Бровкина. Бросил все дела. Министры и бояре напрасно прибывали во
дворец, – был им один ответ: «Государь неведомо где».

Вечером однажды, когда уже начали ставить рогатки на улицах, он подкатил к
бровкинскому дому. Иван Артемич сидел внизу, в поварне, с мужиками, играл при
сальной свече в карты, в дураки, – по старой памяти любил позабавиться. Вдруг в низкую
дверь полезла, нагнувшись, голова в треуголке. Сначала подумали, – солдат какой-
нибудь, стороживший склады, пришел погреться. Обмерли. Петр Алексеевич
усмехнулся, оглянув хозяина: мало почтенен – в заячьей поношенной кацавейке, со
вдавленной от страха в плечи седоватой головой.
Петр Алексеевич спросил квасу. Сел на лавку. При мужиках и приказчиках сказал так:

– Иван, был я раз у тебя сватом. Вдругорядь быть хочу. Кланяйся.

Иван Артемич, весь засалившись, недолго говоря, кувырнулся на земляной пол в ноги.
– Иван, – сказал Петр Алексеевич, – приведи сына.

Артамошка был уж тут, за печью. Петр Алексеевич поставил его между колен, оглядел
пытливо.
– Что ж ты, Иван, такого молодца от меня прячешь? Я бьюсь бесчеловечно, а они – вот
они… (И – Артамону.) Грамоте разумеешь?
Артамошка только чуть побледнел и по-французски без запинки, как горохом, отсыпал:

– Разумею по-французски и по-немецки, пишу и читаю способно… (Петр Алексеевич рот
разинул: «Мать честная! Ну-ка еще!») – Артамошка ему то же самое по-немецки. На
свечу прищурился и – по-голландски, но уже с запинкой.
Петр Алексеевич стал его целовать, хлопал ладонью и пхал и тащил на себя, тряс.

– Ну, скажите! Ах, молодчина! Ах, ах! Ну, спасибо, Иван, за подарок. С мальчишкой
простись, брат, теперь. Но не пожалеете: погодите, скоро за ум графами стану
жаловать…

Велел собирать ужинать. Иван Артемич молил пойти наверх, в горницы: здесь же
неприлично! Наспех, за печкой, наложил парик, натянул камзол. Тайно послал холопа
за Санькой. В дверях встал мажордом с серебряным шаром на булаве. Петр Алексеевич
только похохатывал:

– Не пойду наверх. Здесь теплее. Стряпуха, мечи что ни есть на печи…
Рядом посадил Артамошку, говорил с ним по-немецки. Шутил. Угощал вином
приказчиков и мужиков. Велел петь песни. Пожилые мужики, стоя у дверей, – податься
некуда, – запели медвежьими голосами. Вдруг в поварню влетела Санька, – напудренная,
наполовину голая, в шелках. Петр схватил ее за руки, посадил по другую сторону.
Бабочка, не робея, начала подтягивать мужикам долгим нежным голосом, придвинула
ближе к лицу свечку, поглядывала на Петра – лукаво, прозрачно… Гуляли за полночь.
Наутро Петр Алексеевич с дружками поехал к князю Буйносову – сватать Наталью. И
так ездил и рядился целую неделю то к Бровкиным, то к Буйносовым, возил за собой
полсотни народу. Рядились, пировали на девишниках и мальчишниках, – шумно свадьбу
сыграли на покров. Вошла эта свадьба Ивану Артемичу в копеечку.