Page 248 - Петр Первый

сурово приказывали раздеться донага. Человек робел, разматывая онучи, оголяясь, –
прикрыв горстью срам, – шел в палату. Между горящими свечами сидели в поярковых
шляпах длинноволосые офицеры, как ястреба, глядели на вошедшего: «Имя? Прозвище?
Какой год от роду?» А кто ты таков, – хоть беглый или вор, – не спрашивали. Меряли
рост, задирали губы, приказывали показать срам. «Годен. В такой-то полк».

За дворцовым двором в снежные поля тянулись нововыстроенные солдатские слободы.
Толпами годных разводили по избам. В них было тесно набито народу. При каждой –
начальником – младший унтер-офицер с тростью. Новоприбывшим он говорил: «Слушать
меня, как бога, два раза повторять не стану, спущу шкуру. Я вам и бог, и царь, и отец».
Кормили сытно, но воли не давали – не то что в прежние времена в стрелецких полках.
Солдатчина!.. Будили барабаном. Гнали натощак на истоптанное поле. Ставили в ряд по
черте. Первое учили – разбирать руки: какая левая, какая правая. Иной мужик сроду и
не задумывался – какие у него такие руки. Память вгоняли тростью. Появлялся офицер,
по большей части не русский и часто – сполупьяну. Став перед рядом, пучил мутные
глаза на армяки, полушубки, лапти, валеные бараньи шапки. Надув щеки, начинал орать
по-иноземному. Требовал, чтобы понимали, замахивался тростью. От горя мало-помалу
начинали понимать: «Марширен» – иди. «Хальт» – остановись. «Швейна» или «русиш
швейна» – значит, ругает… После завтрака – опять на поле. Пообедали – в третий раз
шагать с палками или мушкетами. Учили неразрывному строю, как в войсках у принца
Савойского, ровному шагу, дружной стрельбе, натиску с примкнутыми багинетами.
Виновных тут же перед строем, заголив штаны на снегу, секли без пощады.

Трудны были воинские артикулы: «Мушкет к заряду!» Помнить надо было по порядку:
«Открой полку. Сыпь порох на полку. Закрой полку. Вынимай патрон. Скуси патрон.
Клади в дуло. Вынь шонпол. Набивай мушкет. Взводи курки. Прикладывайся…»
Стреляли плутонгами, – один ряд с колена заряжал, другой, стоя, давал огонь; стреляли
нидерфалами, когда все ряды, кроме одного, поочередно падали ничком.

Военным обучением руководил цезарец – бригадир Адам Иванович Вейде. Ему, генералу
Артамону Михайловичу Головину и князю Аниките Ивановичу Репнину указано было
устроить три дивизии по девяти полков в каждой.
.. . . . . . . . . . . .

Поручик Алексей Бровкин набрал на Севере душ пятьсот годных в полки людей и сдал
их – где воеводам, где ландратам (постарому – губным головам) – для отсылки в Москву.
Теперь он шел дальше за Повенец, в лесную глушь. Там – рассказывали – по скитам
таилось много беглых и праздных. Знающие люди отговаривали его забираться далеко:
«По скитам пошла молва, раскольники насторожились. Их много, а вас – десятеро на
трех санях. Пропадете безвестно».
Народ в этом краю был суровый – охотники, лесовики. Жили в кондовых огромных избах,
где под одною кровлей был и скотный двор и рига. Села звались погостами. От жилья до
жилья – дни пути по лесному бездорожью. Алексей понимал, что затея трудная. Но без
страха не прожить. А вот когда Петру Алексеевичу станешь докладывать, что-де
добрался до Севера да забоялся, – взглянет он, как журавель, сверху вниз пожирающим
взором, дернет плечом, – отвернется: это – страх, и – конец твоему счастью, хоть лоб
расшиби. Алексей был молод, горяч, упрям. Во сне не забывал, как пришел когда-то в
Москву с денежкой за щекой, – белый офицерский шарф выдрал у судьбы зубами.
В Повенце на базаре Алексей встретил промыслового человека Якима Кривопалова и
взял его в проводники. Яким уже лет двадцать работал покрученником у купцов
Ревякиных, – бил чернобурую лисицу, куницу, белку, в прежние времена бил и соболя, но
соболь ныне извелся в этих местах. Мягкую рухлядь сдавал в Повенце приказчику и
гулял, покуда не пропивался до шейного креста. Ревякинский приказчик снова снабжал
его одеждой, пищалью и огненным припасом. В эту осень промысел был худой, по
записи оказалось, что не только Якиму получить, но в две зимы не покрыть всего долгу.
Он разругался, пропился. Алексей Бровкин поднял его у кабака на снегу, разбитого и
голого. Яким оказался золотым человеком, лишь бы в санях под облучком – известно ему
– лежал штоф с вином.
Яким бежал на коротких лыжах впереди саней, указывая дорогу. Леса были дивные и
страшные. Сквозь стволы виднелись огромные каменные лбы, поросшие лесом.