Page 271 - Петр Первый

завладел бы Ригой, – не достанется ему сей город, вырву из лап… В сем клянусь богом…
Петр честно округлил глаза. Александр Данилович подтвердительно наклонил голову,
лишь рот прикрыл пальцами, ибо усмешка какая-нибудь была бы неуместна в сем
случае.

Амалия прикладывала к щекам платочек, смущенно улыбалась. Поверила и
раскаивалась. Петр весело откинулся на кожаную спинку стула.
– Князь Роман, – позвал, – подь к нам.

За визгом шутов, поднявших возню вокруг блюда с миногами (катались клубком,
вырывая миноги изо рта друг у друга), Роман Борисович не сразу расслышал царский
голос, – до икоты смеялся. Антонида и Ольга страшными глазами указывали ему: зовет…
Княгиня Авдотья потянула его за штаны: «Иди за милостью, иди, дождались,
батюшка…»

Рысцою отправился на зов Роман Борисович, задрав шпагою сзади камзол, кланялся:
«Вот он я, надежа, – твой с душой и телом». Петр даже щекой не повел в его сторону, и –
Амалии:
– Муж сей – отменный политик и задорный. Уж не знаю – генералиссимусом его
поставить, – боюсь – много крови прольет. Или взять для домашнего употребления…
И он так вдруг повернулся к Роману Борисовичу, – у того поплыла красная тьма в глазах.

– Слышал – воевать собираешься. Назад брать наши исконные ливонские вотчины. Так,
спрашиваю?

Роман Борисович начал моргать, тошнота поползла от живота в колени…
– Смелые генералы нам нужны. За великую отвагу жалую тебя генералиссимусом всего
шутейского войска.

Вскочив, Петр потащил за руку Романа Борисовича к помосту, где князь-папа, свесив
руки, насупя опухшее лицо, рычал во сне, будто кончался. Петр начал его трясти… «Иди
к черту», – пробормотал князь-папа. Гости, чуя новую потеху, теснились вокруг помоста.
Шуты пролезли меж ногами, расселись на ступенях. Князю-папе вложили в руку крест
из двух связанных табачных трубок, в другую – сырое яйцо. Романа Борисовича
поставили на колени. Растормошенный князь-папа подбирал слюни.
– Жаловать? – спросил. – Пожалую, хрен с ним…

И тюкнул яйцом по темени Романа Борисовича, – желток потек по парику, – сунул в лицо
трубками и ногой отпихнул его. Шуты закукарекали. Посадили князя Романа верхом на
стул, дали держать обглоданную кость от свиного окорока, потащили в середину столов.
Роман Борисович окаменел, сжав кость, разинув рот. Гости, тыча в него пальцами,
качались от смеха. Звонко смеялась и Амалия Книперкрон – все страхи ее, вся боль
сердца окончились потехой.
Антонида и Ольга только тогда воистину поняли беду, когда, оглянувшись, не нашли
подле себя кавалеров, – Леопольдус Мир-бах и Варфоломей Брам в дверях танцевальной
залы, упрямо-спьяну и низко кланялись зловредным княжнам Шаховским. Восемь
княжен, округляя голые руки, вертя напудренными париками, без счету приседали,
поглядывали задорно на буйносовских дев.
Тогда зимой Волковы так и не доехали до Риги. Широкий зимний шлях лежал из
Смоленска через Оршу на Крейцбург. За польской границей не то, что в Московском
царстве (от деревни до деревни – день пути глухими лесами), – селенья попадались
часто: на высоком месте монастырь или костел и барский дом, в иных местах и замок с
каменными стенами и рвами. У нас в усадьбах жили одни мелкопоместные служилые
люди или уж опальный какой-нибудь боярин сидел, как барсук, угрюмо за высоким
тыном. Польские паны поживали весело, широко.

Александре Ивановне до смерти не моглось – свернуть с дороги в один из таких чудных
замков, чьи острые графитовые крыши и огромные окна виднелись за вековыми липами.