Page 10 - Поднятая целина

ним и будем барыши делить поровну. Да разве же мне-то не обидно?.. Он, может, всю жизню
на пече лежал да об сладком куске думал, а я… да что там гутарить! Во! — И Яков Лукич
полоснул себя по горлу ребром шершавой ладони. — Ну, об этом кончим. Как вы
проживаете? Служите зараз в какой учреждении или рукомеслом занимаетесь?
Гость подошел к Якову Лукичу, присел на табурет, снова стал вертеть цигарку. Он
сосредоточенно смотрел в кисет, а Яков Лукич — на тесный воротник его старенькой
толстовки, врезавшийся в бурую, туго налитую шею, на которой пониже кадыка по обеим
сторонам напряженно набухали вены.
— Ты служил в моей сотне, Лукич… Помнишь, как-то в Екатеринодаре, кажется при
отступлении, был у меня разговор с казаками насчет Советской власти? Я еще тогда
предупреждал казаков, помнишь? «Горько ошибетесь, ребята! Прижмут вас коммунисты, в
бараний рог скрутят. Всхомянетесь вы, да поздно будет». — Помолчал, в голубоватых глазах
сузились крохотные, с булавочную головку, зрачки, и тонко улыбнулся. — Не на мое
вышло? Я из Новороссийска не уехал со своими. Не удалось. Нас тогда предали, бросили
добровольцы и союзники. Я вступил в Красную Армию, командовал эскадроном, по дороге
на польский фронт… Такая у них комиссия была, фильтрационная, по проверке бывших
офицеров… Меня эта комиссия от должности отрешила, арестовала и направила в
ревтрибунал. Ну, шлепнули бы товарищи, слов нет, либо в концентрационный лагерь.
6
Догадываешься за что? Какой-то сукин сын, казуня , мой станичник, донес, что я участвовал
в казни Подтелкова. По дороге в трибунал я бежал… Долго скрывался, жил под чужой
фамилией, а в двадцать третьем году вернулся в свою станицу. Документ о том, что я
когда-то был комэском, я сумел сохранить, попались хорошие ребята, — словом, я остался
7
жив. Первое время меня таскали в округ, в политбюро Дончека. Как-то отвертелся, стал
учительствовать. Учительствовал до последнего времени. Ну, а сейчас… Сейчас другое дело.
Еду вот в Усть-Хоперскую по делам, заехал к тебе как к старому полчанину.
— Учителем были? Та-ак… Вы — человек начитанный, книжную науку превзошли.
Что же оно будет дальше? Куда мы пританцуем с колхозами?
— К коммунизму, братец. К самому настоящему. Читал я и Карла Маркса и
знаменитый Манифест коммунистической партии. Знаешь, какой конец колхозному делу?
Сначала колхоз, потом коммуна — полнейшее уничтожение собственности. Не только
быков, но и детей у тебя отберут на государственное воспитание. Все будет общее: дети,
жены, чашки, ложки. Ты хотел бы лапши с гусиным потрохом покушать, а тебя квасом будут
кормить. Крепостным возле земли будешь.
— А ежели я этак не желаю?
— У тебя и спрашивать не будут.
— Это как же так?
— Да все так же.
— Ловко!
— Ну, еще бы! Теперь я у тебя спрошу: дальше можно так жить?
— Некуда дальше.
— А раз некуда, надо действовать, надо бороться.
— Что вы, Александр Анисимович! Пробовали мы, боролись… Никак невозможно. И
помыслить не могу!
— А ты попробуй. — Гость придвинулся к собеседнику вплотную, оглянулся на плотно
притворенную дверь в кухню и, вдруг побледнев, заговорил полушепотом: — Я тебе прямо
скажу: надеюсь на тебя. В нашей станице казаки собираются восставать. И ты не думай, что
это так просто, набалмошь. Мы связаны с Москвой, с генералами, которые сейчас служат в

6 Презрительно-ироническое, казак, казачишка.

7 Здесь: название окружных или уездных органов ЧК в 1920—1921 годах.