Page 11 - Поднятая целина

Красной Армии, с инженерами, которые работают на фабриках и заводах, и даже дальше: с
заграницей. Да, да! Если мы дружно сорганизуемся и выступим именно сейчас, то к весне
при помощи иностранных держав Дон уже будет чистым. Зябь ты будешь засевать своим
зерном и для себя одного… Постой, ты потом скажешь. В нашем районе много
сочувствующих нам. Их надо объединить и собрать. По этому же делу я еду в
Усть-Хоперскую. Ты присоединяешься к нам? В нашей организации есть уже более трехсот
служивых казаков. В Дубровском, в Войсковом, в Тубянском, в Малом Ольховатском и в
других хуторах есть наши боевые группы. Надо такую же группу сколотить и у вас в
Гремячем… Ну, говори.
— Люди роптают против колхозов и против сдачи хлеба…
— Погоди! Не о людях, а о тебе речь. Я тебя спрашиваю. Ну?
— Такие дела разве зараз решают?.. Тут голову под топор кладешь.
Подумай… По приказу одновременно выступаем со всех хуторов. Заберем вашу
районную станицу, милицию и коммунистов по одному переберем на квартирах, а дальше
пойдет полыхать и без ветра.
— А с чем?
— Найдется! И у тебя, небось, осталось?
— Кто его знает… Кажись, где-то валялась, какой-то ошкамелок… австрийского никак
образца…
— Нам только начать, и через неделю иностранные пароходы привезут и орудия и
винтовки. Аэропланы и те будут. Ну?..
— Дайте подумать, господин есаул! Не невольте сразу…
Гость со все еще не сошедшей с лица бледностью прислонился к лежанке, сказал
глуховато:
— Мы не в колхоз зовем и никого не неволим. Твоя добрая воля, но за язык… гляди,
Лукич! Шесть тебе, а уж седьмую… — и легонько покрутил пальцем застрекотавший в
кармане нагановский барабан.
— За язык могете не сомневаться. Но ваше дело рисковое. И не потаю: страшно на
такое дело идтить. Но и жизни ход отрезанный. — Помолчал. — Не будь гонения на
богатых, я бы, может, теперь, по моему старанию, первым человеком в хуторе был. При
вольной жизни я бы зараз, может, свой автомобиль держал! — с горечью заговорил после
8
минутного молчания хозяин. — Опять же одному идтить на такие… Вязы враз скрутят.
— Зачем же одному? — с досадой перебил его гость.
— Ну, да это я так, к слову, а вот — как другие? Мир то есть как? Народ-то пойдет?
— Народ — как табун овец. Его вести надо. Так ты решил?
— Я сказал, Александр Анисимыч…
— Мне твердо надо знать: решил ли?
— Некуда деваться, потому и решаю. Вы все-таки дайте кинуть умом. Завтра утром
скажу остатнее слово.
— Ты, кроме этого, должен уговорить надежных казаков. Ищи таких, какие имели бы
зуб на Советскую власть, — уже приказывал Половцев.
— При этой жизни его всякий имеет.
— А сын твой как?
— Куда же палец от руки? Куда я, туда и он.
— Ничего он парень, твердый?
— Хороший казак, — с лихой гордостью отозвался хозяин.
Гостю постелили серую тавреную полсть и шубу в горнице, возле лежанки. Он снял
сапоги, но раздеваться не стал и уснул сразу, едва лишь коснулся щекой прохладной,
пахнущей пером подушки.

8 Шею.