Page 9 - Поднятая целина

бумаг. — Вот они тут, квитки об том, что сдавал в двадцать первом году: а сдавал и хлеб, и
мясу, и маслу, и кожи, и шерсть, и птицу, и целыми быками водил в заготконтору. А вот это
окладные листы по единому сельскому налогу, по самооблогу и опять же квитки за
страховку… И за дым из трубы платил, и за то, что скотина живая на базу стоит… Скоро
этих бумажек мешок насбираю. Словом, Александр Анисимович, жил я — сам возля земли
кормился и других возле себя кормил. Хоть и не раз шкуру с меня сымали, а я опять же ею
обрастал. Нажил спервоначалу пару бычат, они подросли. Одного сдал в козну на мясо. За
швейную машину женину купил другого. Спустя время, к двадцать пятому году, подошла
еще пара от своих коров. Стало у меня две пары быков и две коровы. Голосу меня не
лишали, в будущие времена зачислили меня крепким середняком.
— А лошади-то у тебя есть? — поинтересовался гость.
— Погодите трошки, скажу и об лошадях. Купил я у соседки стригунка от чистых
кровей донской кобылки (осталася одна на весь хутор), выросла кобыленка — ну, чистое
4
дите! Мала ростом, нестроевичка, полвершка нету, а уж резва — неподобно! В округе
получил я за нее на выставке сельской жизни награду и грамоту, как на племенную. Стал я к
агрономам прислухаться, начал за землей ходить, как за хворой бабой. Кукуруза у меня
первая в хуторе, урожай лучше всех. Я и зерно протравливал и снегозадержание делал. Сеял
яровые только по зяби без весновспашки, пары у меня завсегда первые. Словом, стал
культурный хозяин и об этом имею похвальный лист от окружного ЗУ, от земельного,
словом, управления. Вот поглядите.
Гость мельком взглянул по направлению пальца Якова Лукича на лист с сургучной
печатью, вправленный в деревянную рамку, висевшую возле образов рядом с портретом
Ворошилова.
— Да, прислали грамоту, и агроном даже пучок моей пшеницы-гарновки возил в
Ростов на показ властям, — с гордостью продолжал Яков Лукич. — Первые года сеял я пять
5
десятин, потом, как оперился, начал дюжей хрип выгинать: по три, по пять и по семь кругов
сеял, во как! Работал я и сын с женой. Два раза толечко поднанимал работника в горячую
пору. Советская власть энти года диктовала как? — сей как ни мога больше! Я и сеял, ажник
кутница вылазила, истинный Христос! А зараз, Александр Анисимович, добродетель мой,
верьте слову — боюсь! Боюсь, за эти семь кругов посеву протянут меня в игольную ушку,
обкулачут. Наш председатель Совета, красный партизан товарищ Разметнов, а попросту
сказать Андрюшка, ввел меня в этот грех, крести его мать! «Сей, — говорит, бывало, — Яков
Лукич, максиму, чего осилишь, подсобляй Советской власти, ей хлеб зараз дюже нужен».
Сомневался я, а теперь запохаживается, что мне эта максима ноги на затылке петлей завяжет,
побей бог!
— В колхоз у вас записываются? — спросил гость. Он стоял возле лежанки, заложив
руки за спину, широкоплечий, большеголовый и плотный, как чувал с зерном.
— В колхоз-то? Дюже пока не докучали, а вот завтра собрание бедноты будет. Ходили,
перед тем как смеркаться, оповещали. Свои-то галду набили с самого рождества: «Вступай
да вступай». Но люди отказались наотруб, никто не вписался. Кто же сам себе лиходей?
Должно, и завтра будут сватать. Говорят, нынче на-вечер приехал какой-то рабочий из
района и будет всех сгонять в колхоз. Конец приходит нашей жизни. Наживал, пригоршни
мозолей да горб нажил, а теперь добро отдай все в обчий котел, и скотину, и хлеб, и птицу, и
дом, стало быть? Выходит вроде: жену отдай дяде, а сам иди к… не иначе. Сами посудите,
Александр Анисимович, я в колхоз приведу пару быков (пару-то успел продать Союзмясе),
кобылу с жеребенком, весь инвентарь, хлеб, а другой — вшей полон гашник. Сложимся мы с

4 В дореволюционное время строевую лошадь, на которой казак должен был отбывать военную службу,
принимали при условии, если она ростом была не меньше 2 аршин и 1/2 вершка.

5 Круг — четыре гектара.