Page 107 - Поднятая целина

Нагульнов торопливо сдернул с головы папаху, махнул рукой; оркестр, составленный
из двух балалаек и скрипки, начал «Интернационал».

Бригадиры Дубцов, Любишкин, Демка Ушаков каждый день верхами выезжали в степь
смотреть, не готова ли к пахоте и севу земля. Весна шла степями в сухом дыхании ветров.
Погожие стояли дни, и первая бригада уже готовилась к пахоте серопесчаных земель,
бывших на ее участке.
Бригада агитколонны была отозвана в хутор Войсковой, но Ванюшку Найденова, по
просьбе Нагульнова, Кондратько оставил на время сева в Гремячем.
На другой день после того, как премировали Шалого, Нагульнов развелся с Лушкой.
Она поселилась у своей двоюродной тетки, жившей на отшибе, дня два не показывалась, а
потом как-то встретилась с Давыдовым возле правления колхоза, остановила его:
— Как мне теперь жить, товарищ Давыдов, посоветуйте.
— Нашла о чем спрашивать! Вот мы ясли думаем организовать, поступай туда.
— Нет уж, спасибо! Своих детей не имела, да чтоб теперь с чужими нянчиться? Тоже
выдумали!
— Ну, иди работать в бригаду.
— Я — женщина нерабочая, у меня от польской работы в голове делается кружение…
— Скажите, какая вы нежная! Тогда гуляй себе, но хлеба не получишь. У нас «кто не
работает, тот не ест»!
Лушка вздохнула и, роя остроносым чириком влажный песок, потупила голову:
— Мне мой дружочек Тимошка Рваный прислал из города Котласу Северного краю
письмецо… Сулится скоро приитить.
— Ну, уж это черта с два! — улыбнулся Давыдов. — А если и придет, мы его еще
подальше отправим.
— Значит, ему не будет помилования?
— Нету! Не жди и не лодырничай. Работать надо, факт! — резко ответил Давыдов и
хотел было идти, но Лушка, чуть смутившись, его удержала. В голосе ее дрогнули
смешливые и вызывающие нотки, когда она протяжно спросила:
— А может, вы мне жениха бы какого-нибудь завалященького нашли?
Давыдов злобно ощерился, буркнул:
— Этим не занимаюсь! Прощай!
— Погодите чудок! Ишо спрошу вас!
— Ну?
— А вы бы меня не взяли в жены? — В голосе Лушки зазвучали прямой вызов и
насмешка.
Тут уж пришла очередь смутиться Давыдову. Он побагровел до корней зачесанных
вверх волос, молча пошевелил губами.
— Вы посмотрите на меня, товарищ Давыдов, — продолжала Лушка с напускным
смирением, — я женщина красивая, на любовь дюже гожая… Вы посмотрите: что глаза у
меня хороши, что брови, что ноги подо мной, ну, и все остальное… — Она кончиками
пальцев слегка приподняла подол зеленой шерстяной юбки и, избоченясь, поворачивалась
перед ошарашенным Давыдовым. — Аль плоха? Так вы так и скажите…
Давыдов жестом отчаяния сдвинул на затылок кепку, ответил:
— Девочка ты фартовая, слов нет. И нога под тобой красивая, да только вот… только
не туда ты этими ногами ходишь, куда надо, вот это факт!
— Это уж где хочу, там и топчу! Так, значится, на вас мне не надеяться?
— Да уж лучше не надейся.
— Вы не подумайте, что я по вас сохну или пристроиться возле вас желаю. Мне вас
просто жалко стало, думаю: «Живет молодой мужчина, неженатый, холостой, бабами не
интересуется…» И жалко стало, как вы смотрите на меня, и в глазах ваших — голод…