Page 169 - Поднятая целина

— Что же они говорили? — Давыдов отвернулся, пряча улыбку.
— Говорят: сознали, что религия опиум… Да что ты ко мне пристаешь, Семен? Ты
чисто стригучий лишай: привяжешься — и отцепы от тебя нету! О чем говорил да чего
говорил?.. Говорил — и ладно. Это ты с ними тут демократизмы разводишь, уговариваешь,
упрашиваешь. А с такими старыми вовсе не так надо гутарить. Они же все вредного духу,
захрясли в дурмане. Значит, с ними нечего и речей терять, а надо так: раз-два — и в дамки!
Давыдов, посмеиваясь, безнадежно махнул рукой. Нет, положительно Макар был
неисправим.
Две недели ходил он беспартийным, а за это время в райкоме произошла смена
руководства: сняли Корчжинского и Хомутова.
Новый секретарь райкома, получив из окружной контрольной комиссии апелляцию
Нагульнова, послал в Гремячий Лог одного члена бюро вторично расследовать дело, и после
этого бюро постановило: отменить прежнее свое решение об исключении Нагульнова из
партии. Решение отменили, мотивируя тем, что строгость взыскания несоответственна
проступку, а кроме того, ряд обвинений, в свое время выдвинутых против Нагульнова
(«моральное разложение», «половая распущенность»), после вторичного расследования
отпал. Макару записали выговор. На этом дело и кончилось.
Давыдов, временно исполнявший обязанности секретаря ячейки, передавая дела
Макару, спросил:
— Научен? Будешь еще загинать?
— Очень даже научен. Только кто из нас загинал — я или райком?
— И ты и райком. Все понемногу.
— А я считаю, что и окружком перегибы делает.
— Какие, например?
— А вот такие: почему выходцам не приказано было возвращать скот? Это не есть
принудительная коллективизация? Она самая! Вышли люди из колхоза, а им ни скота, ни
инструмента не дают. Ясное дело: жить ему не при чем, деваться некуда, он опять и лезет в
колхоз. Пищит, а лезет.
— Так ведь скот и инвентарь вошли в неделимый фонд колхоза!
— А на черта нужен такой фонд, раз они через силу опять идут в колхоз? Выкинуть
им!.. «Нате, жрите, подавитесь своим инструментом!» Я бы их и близко к колхозу не
подпустил, а вот ты напринимал таких перевертухов целую сотню и думаешь, небось, что из
него сознательный колхозник выйдет? Черта лысого! Он, вражина, в колхозе будет жить, а
сам на единоличную жизнь до гробовой покрышки будет косоротиться… Знаю я их! И то,
что им не отдали скотину и сельский инструмент, — левый перегиб, а то, что ты их обратно
принял в колхоз, — правый перегиб. Я, брат, тоже стал политически развитый, ты меня зараз
не объедешь!
— Где уж там политически развитый, если ты даже того не понимаешь, что не могли
мы всякие расчеты с выходцами устраивать сейчас же, не дождавшись конца хозяйственного
года!..
— Нет, это я понимаю.
— Эх, Макар, Макар! Жить ты не можешь без заскоков. Частенько моча тебе в голову
ударяет, факт!
Они еще долго спорили, под конец разругались, и Давыдов ушел.
За две недели в Гремячем Логу произошло много перемен: к великому удивлению
всего хутора, Марина Пояркова приняла в мужья Демида Молчуна. Он перешел к ней в хату,
ночью сам впрягся в повозку и перевез все свое скудное имущество, а окно и дверь в своей
хатенке заколотил насмерть досками.
«Нашла Маришка себе пару. Они вдвоем больше трактора сработают!» — говорили в
Гремячем.
Андрей Разметнов, сраженный замужеством своей долголетней милахи, первое время
бодрился, а потом не выдержал и, потаясь Давыдова, начал попивать. Давыдов, однако,