Page 170 - Поднятая целина

приметил это, предупредил:
— Ты брось это дело, Андрей. Не годится.
— Брошу. Только обидно мне, Сема, до невозможностев! На кого променяла, сука? На
кого променяла?!
— Это ее личное дело.
— Но мне-то обидно?
— Обижайся, но не пей. Не время. Скоро полка подойдет.
А Марина, как назло, все чаще попадалась Андрею на глаза и по виду была довольна,
счастлива.
Демид Молчун ворочал в ее крохотном хозяйстве, как добрый бык: в несколько дней он
привел в порядок все надворные постройки, за сутки вырыл полуторасаженной глубины
погреб, на себе носил десятипудовые стояны и сохи… Марина обстирала, обшила его;
починила бельишко, соседкам нахвалиться не могла работоспособностью Демида.
— То-то, бабочки, он мне в хозяйстве гожий. Сила у него медвежиная. За что ни
возьмется — кипит у него в руках. А что молчаливый, так уж бог с ним… Меньше ругани
промеж нас будет…
И Андрей, до которого доходили слухи о том, что довольна Марина новым мужем,
тоскливо шептал про себя:
— Ах, Мариша! Да я что же, не мог бы тебе сараи поправить али погреб вырыть?
Загубила ты мою молодую жизню!
В Гремячий Лог вернулся из ссылки раскулаченный Гаев: краевая избирательная
комиссия восстановила его в правах гражданства. И Давыдов тотчас же, как только
многодетный Гаев приехал в хутор, вызвал его в правление колхоза.
— Как думаешь жить, гражданин Гаев? Единоличным порядком или будешь вступать в
колхоз?
— Как придется, — отвечал Гаев, не изживший обиды за незаконное раскулачивание.
— А все же?
— Видно так, что колхоза не миновать.
— Подавай заявление.
— А имущество мое как же?
— Скот твой — в колхозе, сельскохозяйственный инвентарь — тоже. А вот
барахлишко твое мы раздали. С этим будет сложнее. Кое-что отдадим, а остальное получишь
деньгами.
— Хлебец-то вы у меня весь вымели…
— Ну, это дело простое. Пойди к завхозу, он скажет кладовщику, и тот отпустит на
первое время пудов десять муки.
— Пошли набирать в колхоз и с бору и с сосенки! — негодовал Макар, прослышав о
том, что Давыдов намерен принять Гаева в колхоз. — Тогда уж пущай Давыдов объявление в
«Молоте» пропечатает, что всех ссыльнопоселенцев, какие отбыли выселку, он в колхоз
будет принимать… — говорил он Андрею Разметнову.
Гремяченская ячейка после сева выросла вдвое; в кандидаты партии были приняты
Павло Любишкин, три года батрачивший у Титка, Нестор Лощилин — колхозник третьей
бригады — и Демка Ушаков. Нагульнов в день собрания ячейки, когда принимали в партию
Любишкина и остальных, предложил Кондрату Майданникову:
— Вступай, Кондрат, в партию, за тебя я с охотой поручусь. Служил ты под моей
командой в эскадроне, и как тогда был геройским конармейцем, так и зараз колхозник на
первом счету. Ну, чего ты, спрашивается, поотдальки от партии стоишь? Дело идет к тому,
что с часу на час подходит мировая революция, может, нам с тобой опять придется в одном
эскадроне служить, Советскую власть отстаивать, а ты по прошествии времен, как и раньше,
беспартийный! Нехорошо так-то! Вступай!
Кондрат вздохнул и высказал сокровенное:
— Нет, товарищ Нагульнов, совесть мне не дозволяет в партию вступать зараз…