Page 177 - Поднятая целина

Их разговор, вероятно, подслушивала хозяйка. Давыдов сидел, как на горячих угольях.
Совершенно немыслимо, прямо-таки нетерпимо было его положение! Хозяйка завтра
разнесет по всему Гремячему, что бывшая Макарова жена ходит по ночам к ее квартиранту,
и — пропала ничем не запятнанная репутация Давыдова! Жадные до сплетен бабы станут
неустанно судачить на проулках и у колодцев, колхозники при встречах будут понимающе
посмеиваться. Разметнов начнет ехидствовать по адресу попавшегося в Пушкины сети
товарища, а там дойдет и до района, и в райполеводсоюзе — чего доброго — пришьют дело,
скажут: «Потому-то он и сев кончил только десятого, что к нему бабы бегали. Он, видно,
больше любовными делишками занимался, чем севом!» А секретарь окружкома ведь
недаром говорил, перед тем как отправить двадцатипятитысячников по районам: «Авторитет
рабочего класса — авангарда революции — в деревне надо держать на высочайшем уровне.
Вести себя, товарищи, надо сугубо осторожно. Я не говорю о большом, но даже в бытовых
мелочах надо быть предусмотрительными. В деревне выпьешь на копейку, а разговоров
будет на сто политических рублей…»
Давыдов даже вспотел, вмиг передумал все последствия посещения Лушки и вольного
разговора с ней. Налицо была явная угроза компрометации. А Лушка сидела, совершенно не
замечая мучительных переживаний Давыдова. И тот, малость прихрипнув от волнения, уже
сурово переспросил:
— Какое дело-то? Говори и уходи, мне некогда с тобой пустяками заниматься, ну,
факт!
— А ты помнишь, что говорил мне тогда? Я у Макара не спрашивалась, но я и так
знаю: супротив он…
Давыдов привскочил, замахал руками:
— Некогда мне! После! Потом!
В этот момент он готов был смеющийся рот ее зажать ладонью, лишь бы она
замолчала.
И она поняла, презрительно шевельнула бровями.
— Эх ты! А ишо… Ну, ладно. Дайте мне газетку, какая поинтересней. Окромя у меня
делов к вам нету. Извиняйте, что побеспокоила…
Ушла, и Давыдов вздохнул с облегчением. Но через минуту он уже сидел за столом,
ожесточенно вцепившись в волосы думал: «До чего же я сапог, сил нет! Подумаешь, велика
важность, что сказали бы по этому поводу. Что же, ко мне женщине нельзя прийти, что ли?
Что я, монах, что ли? Да и кому какое дело? Она мне нравится, следовательно, я могу с ней
проводить время… Лишь бы ущерба работе не было, а на остальное плевать! А теперь она не
придет, факт. Очень я с ней грубо, да и заметила она, что я несколько испуган был… Прах
тебя возьми, до чего глупо вышло!»
Но опасения его были напрасны: Лушка вовсе не принадлежала к той категории людей,
которые легко отступают от намеченных планов. А в планы ее входило завоевание
Давыдова. На самом деле, не связывать же было ей свою жизнь с жизнью какого-нибудь
гремяченского парня? Да и для чего? Чтобы до старости сохнуть у печки-и пропадать в степи
возле быков и пахоты? А Давыдов бы простой, широкоплечий и милый парень, совсем не
похожий на зачерствевшего в делах и ожидании мировой революции Макара, не похожий на
Тимофея… Был у него один малый изъян: щербатинка во рту, да еще на самом видном месте
— в передке; но Лушка примирилась с этим недостатком в наружности облюбованного ею.
Она за свою недолгую, но богатую опытом жизнь познала, что зубы при оценке мужчины —
не главное…
На следующий день в сумерках она снова пришла, на этот раз разнаряженная и еще
более вызывающая. Предлогом для посещения были газеты.
— Принесла вашу газетку… Можно ишо взять? А книжек у вас нету? Мне бы
какую-нибудь завлекательную, про любовь.
— Газеты возьми, а книжек нету, у меня не изба-читальня.
Лушка, не ожидая приглашения, села и по-серьезному начала разговор о севе в третьей