Page 183 - Поднятая целина

выжидает отнюдь не зря. Почти каждую ночь по яру, вплотную подходившему с горы к саду
Островнова, пробирались из дальних хуторов и чужих станиц гонцы. Они, наверное,
оставляли лошадей в лесистой вершине яра, а сами шли пешком. На тихий условный стук им
открывал дверь Яков Лукич, не зажигая лампы, провожал в горенку к Половцеву. В горенке
ставни были закрыты день и ночь, а изнутри наглухо завешены толстыми, валянными из
серой шерсти полостями. Даже в солнечный день там было темно, как в погребе, и так же,
как в погребе, пахло плесенью, сыростью и затхлым, спертым воздухом редко
проветриваемого помещения. Днем ни Половцев, ни Лятьевский не выходили из дому;
парашу добровольным узникам заменяло стоявшее под оторванной половицей оцинкованное
ведро.
Каждого из тех, кто воровски приходил по ночам, Яков Лукич бегло осматривал,
зажигая в сенцах спичку, но еще ни разу он не встречал знакомого лица; все были чужие и,
как видно, издалека. Как-то у одного из связных Яков Лукич осмелился тихо спросить:
— Ты откуда, станишник?
Мерцающий огонек спички осветил под башлыком бородатое, добродушное по виду
лицо пожилого казака, и Яков Лукич увидел прищуренные глаза и блеснувшие в
насмешливой улыбке зубы.
— С того света, станишник! — таким же тихим шепотом ответил приезжий. И
повелительно добавил: — Веди скорее к самому и поменьше любопытствуй!
А спустя двое суток этот же бородатый и с ним еще один казак, помоложе, приехали
снова. Они внесли в сенцы что-то тяжелое, но ступали тихо, почти бесшумно. Яков Лукич
зажег спичку, увидел на руках у бородатого два офицерских седла, перекинутые через плечо
уздечки с серебряным набором; второй держал на плече какой-то сверток, длинный и
бесформенный, завернутый в черную лохматую бурку.
Бородатый, как давнишнему знакомому, подмигнул Якову Лукичу, спросил:
— У себя? Оба дома? — и, не дожидаясь ответа, пошел в горенку.
Спичка догорала, обжигая пальцы Якова Лукича. В темноте бородатый обо что-то
споткнулся, вполголоса выругался.
— Погоди, я сейчас, — сказал Яков Лукич, доставая непослушными пальцами спичку
из коробка.
Половцев сам открыл дверь, тихо сказал:
— Входите. Да входите же, что вы там возитесь? Зайди и ты, Яков Лукич, ты мне
нужен. Потише, я сейчас зажгу огонь.
Он зажег фонарь «летучая мышь», но прикрыл его сверху курткой, оставив лишь узкую
полоску света, косо ложившуюся на крашенные охрой доски пола.
Приезжие почтительно поздоровались, положили возле двери принесенные вещи.
Бородатый сделал два шага вперед, щелкнул каблуками, протянул вытащенный из-за пазухи
пакет. Половцев вскрыл конверт, быстро пробежал письмо, близко придвинув его к фонарю,
сказал:
— Скажите Седому спасибо. Ответа не будет. Жду от него вестей не позже
двенадцатого. Можете отправляться. Рассвет вас не застанет в дороге?
— Никак нет. Добежим. У нас кони добрые, — ответил бородатый.
— Ну ступайте. Благодарю за службу.
— Рады стараться!
Оба разом повернулись как один, щелкнули каблуками, вышли. Яков Лукич
восхищенно подумал: «Вот это вышколенные! Старую школу проходили на строевой
службе, по ухватке видно!.. А почему же они его никак не величают?..»
Половцев подошел к нему, положил тяжелую руку на плечо. Яков Лукич невольно
подобрался, выпрямив спину, вытянув руки по швам.
— Видал орлов? — Половцев тихо засмеялся. — Эти не подведут. Эти за мной пойдут
в огонь и в воду, не так, как некоторые подлецы и маловеры из хутора Войскового. Теперь
посмотрим, что нам привезли…