Page 189 - Поднятая целина

Из рассказа жены он узнал, что недавно приходили четыре старухи и настоятельно
требовали, чтобы их провели к господам офицерам. Старухам не терпелось узнать, когда
офицеры, с помощью приютившего их Якова Лукича и других гремяченских казаков, начнут
восстание и свергнут безбожную Советскую власть. Тщетно жена Якова Лукича заверяла их,
что никаких офицеров в доме не было и нет. В ответ на это горбатая и злая бабка Лощилина
разгневанно сказала ей: «Молода ты мне, матушка, брехать! Твоя же родная свекровь
говорила нам, что офицерья ишо с зимы проживают у вас в горнице. Знаем, что живут они,
потаясь людей, но ведь мы же никому не скажем про них. Веди нас к старшему, какого
Александром Анисимычем кличут!»
…Входя к Половцеву, Яков Лукич испытывал уже знакомый ему трепет. Он думал, что
Половцев, услышав о случившемся, взбесится, даст волю кулакам, и ждал расправы,
по-собачьи покорный и дрожащий. Но, когда он, сбиваясь и путаясь от волнения, однако
ничего не утаив, рассказал все, что услышал от жены, Половцев только усмехнулся:
— Нечего сказать, хороши из вас конспираторы… Что ж, этого и надо было ожидать.
Стало быть, подвела нас твоя мамаша, Лукич? Что же теперь будем делать, по-твоему?
— Уходить вам надо от меня, Александр Анисимович! — решительно сказал
ободренный приемом Яков Лукич.
— Когда?
— Чем ни скорее, тем лучше. Раздумывать дюже некогда.
— Без тебя знаю. А куда?
— Не могу знать. А где же товарищ… Извиняйте, пожалуйста, за оговорку! Где же
господин Вацлав Августович?
— Нет его. Будет ночью и ты его встретишь завтра возле сада. Атаманчуков тоже на
краю хутора живет? Вот там и перебуду считанные дни… Веди!
Они дошли крадучись, и, перед тем как расстаться, Половцев сказал Якову Лукичу:
— Ну, будь здоров, Лукич! Ты подумай, Лукич, насчет своей мамаши… Она может
завалить все наше дело… Ты об этом подумай… Лятьевского встретишь и скажешь, где я
сейчас.
Он обнял Якова Лукича, коснулся его жесткой, небритой щеки сухими губами и,
отдалившись, как бы прирос к давно не мазанной стенке дома, исчез…
Яков Лукич вернулся домой и, улегшись спать необычайно сурово подвинул к краю
жену, сказал:
— Ты вот что… ты мать больше не корми… и воды ей не давай… она все равно помрет
не нынче-завтра…
Жена Якова Лукича, прожившая с ним долгую и нелегкую жизнь, только ахнула:
— Яша! Лукич! Ты же сын ее!
И тут Яков Лукич, чуть ли не впервые за все время совместного и дружного житья,
наотмашь, с силой ударил немолодую свою жену, сказал приглушенно и хрипло:
— Молчи! Она же нас в такую трату даст! Молчи! В ссылку хочешь?
Яков Лукич тяжело поднялся, снял с сундука небольшой замок, осторожно прошел в
теплые сени и замкнул дверь горенки, где была его мать.
Старуха услышала шаги. Давным-давно она привыкла узнавать его по шагам… Да и
как же ей было не научиться распознавать слухом даже издали поступь сына? Пятьдесят с
лишним лет назад она — тогда молодая и красивая казачка, — отрываясь от домашней
работы, стряпни, с восторженной улыбкой прислушивалась к тому, как неуверенно, с
перерывами шлепают по полу в соседней горнице босые ножонки ее первенца, ее
единственного и ненаглядного Яшеньки, ползунка, только что научившегося ходить. Потом
она слышала, как вприпрыжку, с пристуком, топочут по крыльцу ножки ее маленького
Яшутки, возвращающегося из школы. Тогда он был веселый и шустрый, как козленок. Она
не помнит, чтобы в этом возрасте он когда-нибудь ходил, — он только бегал, и бегал-то не
просто, а с прискоком, вот именно как козленок… Тянулась жизнь — как и у всех, кто
живет, — богатая длинными горестями и бедная короткими радостями; и вот она — уже