Page 195 - Поднятая целина

было тебе приходить ко мне, вот в чем дело!
— Старухи испугался?
— Чего ради?
— Ну, а если такой парень-отвага, так нечего об этом и речей терять!
Трудно было убедить в чем-либо своенравную и взбалмошенную Лушку. А Давыдов,
как молнией, ослепленный внезапно подкравшимся большим чувством, уже не раз и всерьез
подумывал о том, что надо объясниться с Макаром и жениться на Лушке, чтобы в конце
концов выйти из того ложного положения, в какое он себя поставил, и тем самым прекратить
всякие могущие возникнуть на его счет пересуды. «Я ее перевоспитаю! У меня она не
очень-то попляшет и оставит всякие свои фокусы! Вовлеку ее в общественную работу,
упрошу или заставлю заняться самообразованием. Из нее будет толк, уж это факт! Она
неглупая женщина, а вспыльчивость ее кончится, отучу пылить! Я не Макар, у них с
Макаром коса камень резала, а у меня не тот характер, я другой подход к ней найду», — так,
явно переоценивая свои и Пушкины возможности, самонадеянно думал Давыдов.
В тот день, когда они условились встретиться возле леоновского гумна, Давыдов уже с
обеда начал посматривать на часы. Велико же было его изумление, перешедшее затем в
ярость, когда за час до условленной встречи он услышал и распознал легкую Пушкину
поступь по крыльцу, а затем ее звонкий голос:
— Товарищ Давыдов у себя?
Ни хозяйка, ни старик ее, как раз в это время находившиеся дома, ничего не ответили.
Давыдов схватил кепку, ринулся к двери и лицом к лицу столкнулся с улыбающейся
Лушкой. Она посторонилась. Молча они вышли за калитку.
— Мне эти игрушки не нравятся! — грубо сказал Давыдов и даже кулаки сжал,
задыхаясь от гнева. — Зачем ты явилась сюда? Где мы с тобой уговаривались встретиться?
Отвечай же, черт тебя возьми!..
— Ты что на меня кричишь? Кто я тебе — жена или кучер твой? — в свою очередь
спросила не потерявшая самообладания Лушка.
— Оставь! Я вовсе не кричу, а спрашиваю.
Лушка пожала плечами, издевательски спокойно проговорила:
— Ну, если спрашиваешь без крика, тогда другое дело. Соскучилась, вот и пришла
раньше времени. Ты, небось, рад и доволен?
— Какой черт — «доволен»! Ведь теперь моя хозяйка будет трепаться по всему хутору!
Что ты ей наговорила в прошлый раз, что она на меня и не смотрит, а только кудахчет и
кормит какой-то дрянью вместо обыкновенных щей? О божественном говорили?
Хорошенький божественный разговор, если она при одном слове о тебе начинает икать и
синеет, как утопленник! Это факт, я тебе говорю!
Лушка расхохоталась так молодо и безудержно, что у Давыдова невольно смягчилось
сердце. Но на этот раз он вовсе не склонен был веселиться, и когда Лушка, глядя на него
смеющимися и мокрыми от слез глазами, переспросила:
— Так, говоришь, икает и синеет? Так ей и надо, богомолке! Пускай не сует нос не в
свое дело. Подумаешь, подряд она взяла следить за моим поведением!
Давыдов холодно прервал ее:
— Тебе все равно, что она будет распространять о нас по хутору?
— Лишь бы ей это занятие на здоровье шло, — беспечно ответила Лушка.
— Если тебе это безразлично, то мне далеко не безразлично, факт! Хватит валять
дурочку и выставлять напоказ наши отношения! Давай я завтра же поговорю с Макаром, и
мы с тобой либо поженимся, либо — горшок об горшок, и врозь. Не могу я жить так, чтобы
на меня пальцами указывали: вон, мол, идет председатель — Лушкин ухажер. А вот таким
своим наглядным поведением ты в корне подрываешь мой авторитет. Понятно тебе?
Вспыхнув, Лушка с силой оттолкнула Давыдова, проговорила сквозь зубы:
— Тоже мне жених нашелся! Да на черта ты мне нужен, такой трус слюнявый? Так я за
тебя и пошла замуж, держи карман шире! Ты по хутору со мной вместе стесняешься пройти,