Page 23 - Поднятая целина
P. 23

озорной козленок цокотал по земляному полу крохотными копытцами, намереваясь скакнуть
               на кровать.
                     Разметнов раздраженно поморщился:
                     — Погоди гонять кружало!
                     Марина  сняла  с  подлапника  прялки  обутую  в  остроносый  чирик  ногу,  сладко
               потянулась, выгибая широкую, как конский круп, спину.
                     — Чего ж на собрании было?
                     — Кулаков завтра начнем потрошить.
                     — Взаправди?
                     — В колхоз нынче беднота вступила всем собранием. — Андрей, не снимая пиджака,
               прилег  на  кровать,  схватил  на  руки  козленка  —  теплый  шерстяной  комочек. —  Ты  завтра
               неси заявление.
                     — Какое? — изумилась Марина.
                     — О принятии в колхоз.
                     Марина вспыхнула, с силой сунула к печи прялку.
                     — Да ты никак одурел? Чего я там не видала?
                     — Давай,  Марина, об  этом  не  спорить.  Тебе надо  быть  в  колхозе.  Скажут  про меня:
               «Людей в колхоз завлекает, а Марину свою отгородил». Совесть будет зазревать.
                     — Я не пойду! Все одно не пойду! — Марина прошла мимо кровати, опахнув Андрея
               запахом пота и разгоряченного тела.
                     — Тогда, гляди, придется нам — горшок об горшок и врозь.
                     — Загрозил!
                     — Я не грожу, а только мне иначе нельзя.
                     — Ну  и  ступай!  Поведу  я  им  свою  коровенку,  а  сама  с  чем  буду?  Ты  же  придешь,
               трескать будешь просить!
                     — Молоко будет обчее.
                     — Может, и бабы будут обчие? Через это ты и пужаешь?
                     — Побил бы тебя, да что-то охоты нет. — Андрей столкнул на пол козленка, потянулся
               к шапке и, как удавку, захлестнул на шее пуховый шарфишко.
                     «Каждого черта надо уговаривать да просить! Маришка, и эта в дыбки становится. Что
               же завтра на обчем собрании будет? Побьют, ежели дюже нажимать», — злобно думал он,
               шагая  к  своей  хате.  Он  долго  не  спал,  ворочался,  слышал,  как  мать  два  раза  вставала
               смотреть тесто. В сарае голосил дьявольски горластый петух. Андрей с беспокойством думал
               о  завтрашнем  дне,  о  ставшей  на  пороге  перестройке  всего  сельского  хозяйства.  У  него
               явилось опасение, что Давыдов, сухой и черствый (таким он ему показался), каким-нибудь
               неосторожным поступком оттолкнет от колхоза середняков. Но он вспомнил его коренастую,
               прочного  литья  фигуру,  лицо  напряженное,  собранное  в  комок,  с  жесткими  складками  по
               обочинам  щек,  с  усмешливо-умными  глазами,  вспомнил,  как  на  собрании  Давыдов,
               наклоняясь к нему за спиной Нагульнова и дыша в лицо по-детски чистым, терпко-винным
               запахом  щербатого  рта,  сказал  во  время  выступления  Любишкина:  «Партизан-то  парень
               грубой 11 , но вы его забросили, не воспитали, факт! Надо над ним поработать». Вспомнил и
               обрадованно решил: «Нет, этот не подведет, Макара, вот кого надо взнуздывать! Как бы он в
               горячности не отчебучил какое-нибудь колено. Макару попадет шлея под хвост  — тогда и
               повозки не собрать. Да, не собрать… А чего не собрать?  Повозки… При чем тут повозка?
               Макар… Титок… завтра…» Сон, подкравшись, гасил сознание. Андрей засыпал, и с губ его
               медленно, как капли росы с желобка листа, стекала улыбка.

                                                               6



                 11   Хороший.
   18   19   20   21   22   23   24   25   26   27   28