Page 27 - Поднятая целина
P. 27

на выдаче обреза. «Там, в хуторе, я тебя обломаю», — решил он.
                     — Зачем, небось, думаешь, Макар, он с отрезом поехал? — продолжал Титок. — Греха
               с ним… Он у меня черт-те с каких пор, тогда ишо принес с хохлачьего восстания, помнишь?
               Ну, лежит себе отрез, приржавел. Я его почистил, смазал, — чин чином, думаю, может, от
               зверя  или  от  лихого  человека  сгодится.  А  вчера  узнал,  что  вы  собираетесь  идти  кулаков
               перетряхать… Только не смикитил я, что вы нонче тронетесь… А то бы я с быками-то ишо
               ночью командировался…
                     — От кого узнал?
                     — Ну,  вот  скажи  ему!  Слухом  земля  полная.  Да-а-а,  и  обсоветовали  ночью  с  бабой
               быков в надежные руки сдать. Отрез я с собой зацепил, хотел прихоронить в степе, чтобы не
               нашли  случаем  на  базу,  да  прижалел,  и  ты  —  вот  он!  Так  у  меня  под  коленками  и
               зашшекотало! — оживленно говорил он, насмешливо играя глазами, тесня коня Нагульнова
               грудью кобылицы.
                     — Ты шутки потом будешь шутить, Титок! А зараз построжей держись.
                     — Ха!  Мне  самое  теперя  и шутковать.  Завоевал  себе  сладкую  жизню,  справедливую
               власть оборонял, а она меня за хиршу…    12   — Голос Титка оборванно осекся.
                     С  этого  момента  он  ехал  молча,  нарочно  придерживал  кобылу,  норовя  пропустить
               Макара хоть на пол-лошади вперед, но тот из опаски тоже приотставал. Быки далеко ушли от
               них.
                     — Шевели, шевели! — говорил Нагульнов, напряженно посматривая на Титка, сжимая
               в  кармане  наган.  Уж  он-то  знал  Титка!  Знал,  его,  как  никто. —  Да  ты  не  отставай!
               Стрельнуть ежели думаешь, все равно не придется, не успеешь.
                     — А  ты  пужливый  стал! —  улыбнулся  Титок  и,  хлестнув  коня  налыгачем,  поскакал
               вперед.

                                                               7

                     Андрей Разметнов со своей группой пришел к Фролу Дамаскову, когда тот с семьей
               полудновал.  За  столом  сидели:  сам  Фрол  —  маленький,  тщедушный  старичишка  с
               клиноватой бороденкой и оторванной левой ноздрей (еще в детстве обезобразил лицо, падая
               с  яблони, отсюда  и прозвище  Рваный),  его жена,  дородная и  величественная  старуха,  сын
               Тимофей — парень лет двадцати двух, и дочь — девка на выданье.
                     Похожий на мать, статный и красивый, из-за стола встал Тимофей. Он вытер тряпкой
               яркие  губы  под  юношески  пушистыми  усами,  сощурил  наглые,  навыкат  глаза  и  с
               развязностью лучшего в хуторе гармониста, девичьего любимца, указал рукой:
                     — Проходите, садитесь, дорогие властя!
                     — Нам  садиться  некогда, —  Андрей  достал  из  папки  лист. —  Собрание  бедноты
               постановило  тебя,  гражданин  Фрол  Дамасков,  выселить  из  дома,  конфисковать  все
               имущество и скот. Так что ты кончай, полуднуй и выгружайся из дому. Зараз мы произведем
               опись имущества.
                     — Это почему же такое? — кинув ложку, Фрол встал.
                     — Уничтожаем тебя как кулацкий класс, — пояснил ему Демка Ушаков.
                     Фрол пошел в горницу, поскрипывая добротными, подшитыми кожей валенками, вынес
               оттуда бумажку.
                     — Вот справка, ты сам, Разметнов, ее подписывал.
                     — Какая справка?
                     — Об том, что я хлеб выполнил.
                     — Хлеб тут ни при чем.
                     — А за что же меня из дому выгонять и конфисковать?


                 12   Хирша — загривок.
   22   23   24   25   26   27   28   29   30   31   32