Page 24 - Поднятая целина

Часов в семь утра Давыдов, придя в сельсовет, застал уже в сборе четырнадцать
человек гремяченской бедноты.
— А мы вас давно ждем, спозаранку, — улыбнулся Любишкин, забирая в свою
здоровенную ладонь руку Давыдова.
— Не терпится… — пояснил дед Щукарь.
Это он, одетый в белую бабью шубу, в первый день приезда Давыдова перешучивался с
ним во дворе сельсовета. С того дня он почел себя близким знакомым Давыдова и обращался
с ним, не в пример остальным, с дружественной фамильярностью. Он так перед его
приходом и говорил: «Как мы с Давыдовым решим, так и будет. Он позавчера долго со мной
калякал. Ну, были промеж сурьезного и шутейные разговоры, а то все больше обсуждали с
ним планты, как колхоз устраивать. Веселый он человек, как и я…»
Давыдов узнал Щукаря по белой шубе и, сам того не зная, жестоко его обидел:
— А, это ты, дед? Вот видишь: позавчера ты как будто огорчился, узнав, для чего я
приехал, а сегодня уже сам колхозник. Молодец!
— Некогда было… некогда, потому и ушел-то… — забормотал дед Щукарь, боком
отодвигаясь от Давыдова.
Было решено идти выселять кулаков, разбившись на две группы. Первая должна была
идти в верхнюю часть хутора, вторая — в нижнюю. Но Нагульнов, которому Давыдов
предложил руководить первой группой, категорически отказался. Он нехорошо смутился под
перекрестными взглядами, отозвал Давыдова в сторону.
— Ты чего номера выкидываешь? — холодно спросил Давыдов.
— Я лучше пойду со второй группой в нижнюю часть.
— А какая разница?
Нагульнов покусал губы, отвернувшись, сказал:
— Об этом бы… Ну, да все равно узнаешь! Моя жена… Лушка… живет с Тимофеем,
сыном Фрола Дамаскова — кулака. Не хочу! Разговоры будут. В нижнюю часть пойду, а
Разметнов пущай с первой…
— Э, брат, разговоров бояться… но я не настаиваю. Пойдем со мной, со второй
группой.
Давыдов вдруг вспомнил, что ведь сегодня же он видел над бровью жены Нагульнова,
когда та подавала им завтракать, лимонно-зеленоватый застарелый синяк; морщась и двигая
шеей, словно за воротник ему попала сенная труха, спросил:
— Это ты ей посадил фонарь? Бьешь?
— Нет, не я.
— А кто же?
— Он.
— Да кто «он»?
— Ну, Тимошка… Фролов сын…
Давыдов несколько минут недоумевающе молчал, а потом озлился:
— Да ну, к черту! Не понимаю! Пойдем, после об этом.
Нагульнов с Давыдовым, Любишкин, дед Щукарь и еще трое вышли из сельсовета.
— С кого начнем? — Давыдов спрашивал, не глядя на Нагульнова. Оба они по-разному
чувствовали после разговора какую-то неловкость.
— С Титка.
По улице шли молча. Из окон на них любопытствующе посматривали бабы. Детвора
было увязалась следом, но Любишкин вытянул из плетня хворостину, и догадливые ребята
отстали. Уже когда подошли к дому Титка, Нагульнов, ни к кому не обращаясь, сказал:
— Дом этот под правление колхоза занять. Просторный. А из сараев сделать колхозную
конюшню.
Дом действительно был просторный. Титок купил его в голодный двадцать второй год
за яловую корову и три пуда муки на соседнем хуторе Тубянском. Вся семья бывших
владельцев вымерла. Некому было потом судиться с Титком за кабальную сделку. — Он