Page 49 - Поднятая целина

Домой Хопров пришел отягощенный раздумьем, за время ходьбы несколько
успокоившийся. Жена собрала ему повечерять.
Он поел неохотно, грустно сказал:
— Я бы зараз, Марья, арбуза соленого съел.
— На похмел, что ли? — улыбнулась та.
— Нет, я не пил ноне. Я завтра, Машутка, объявляю властям, что был в карателях. Мне
не по силам больше так жить.
— Ох, и придумал! Да ты чего это ноне кружоный какой-то? Я и не пойму.
Никита улыбался, подергивая широкий рыжий ус. И, уже ложась спать, снова серьезно
сказал:
— Ты мне сухарей сготовь либо пресных подорожников спеки. На отсидку я пойду.
А потом долго, не слушая увещаний жены, лежал с открытыми глазами, думал:
«Объявлю про себя и про Островнова, пущай и их, чертей, посажают! А мне что же будет?
Не расстреляют же? Отсижу года три, дровишки на Урале порублю и выйду оттель чистым.
Никто тогда уж не попрекнет прошлым. Ни на кого работать за свой грех больше не буду.
Скажу по совести, как попал к Аштымову. Так и скажу: мол, спасался от фронта, кому лоб
под пули подставлять охота? Пущай судят, за давностью времен выйдет смягчение. Все
расскажу! Людей сам я не стрелял, ну, а что касаемо плетей… Ну, что же, плетей вваливал и
казакам-дезертирам и кое-каким за большевизму… Я тогда темней ночи был, не знал, что и
куда».
Он уснул. Вскоре от первого сна оторвал его стук. Полежал. «Кому бы это
приспичило?» Стук повторился. Никита, досадливо кряхтя, стал вставать, хотел зажечь
лампочку, но Марья проснулась, зашептала:
— Либо опять на собранию? Не зажигай! Ни дня, ни ночи покою… Перебесились,
треклятые!
Никита босиком вышел в сенцы.
— Кто такой?
— Это я, дяденька Никита, из Совету.
Ребячий незнакомый голос… Что-то похожее на беспокойство, намек на тревогу
почувствовал Никита и спросил:
— Да кто это? Чего надо?
— Это я, Куженков Николай. Бумажка тебе от председателя, велел зараз в Совет
идтить.
— Сунь ее под дверь.
…Секунда тишины с той стороны двери… Грозный понукающий взгляд из-под белой
курпяйчатой папахи, и Тимофей, на миг растерявшийся, находит выход:
— За нее расписаться надо, отвори.
Он слышит, как Хопров нетерпеливо переступает, шуршит по земляному полу сенцев
босыми подошвами. Стукнула черная задвижка. В квадрате двери на темном фоне возникает
белая фигура Хопрова. В этот миг Половцев заносит левую ногу на порог, взмахнув топором,
бьет Хопрова обухом повыше переносицы.
Как бык перед зарезом, оглушенный ударом молота, рухнул Никита на колени и мягко
завалился на спину.
— Входить! Дверь на запор! — неслышно командует Половцев. Он нащупывает
дверную ручку, не выпуская из рук топора, распахивает дверь в хату.
Из угла с кровати — шорох дерюги, встревоженный бабий голос:
— Никак ты свалил что-то?.. Кто там, Никитушка?
Половцев роняет топор, с вытянутыми руками бросается к кровати.
— Ой, люди добрые!.. Кто это?.. Кар…
Тимофей, больно стукнувшись о притолоку, вбегает в хату. Он слышит звуки хрипенья
и возни в углу. Половцев упал на женщину, подушкой придавил ей лицо и крутит, вяжет
рушником руки. Его локти скользят по зыбким, податливо мягким грудям женщины, под