Page 163 - Старик

игру, не желали ничего говорить! Он, чуть не плача и одновременно
задыхаясь от ярости, требовал: немедленно объясните! _Он действительно
ничего не знает!_ Смотрели на него, как на глупца. Нет, как на человека
конченого. Вера якобы мягко, якобы терпеливо пыталась внушить:
- Папа, ну как же так? Во вторник ты сидел вот здесь, мы вошли,
разговаривали... Потом ты ушел к себе...
- Павел Евграфович, вы переутомились. С вашими мемуарами, - сказал
Эрастович. - Вам надо передохнуть.
Павел Евграфович закрыл руками лицо.
- Бог ты мой, могу я узнать...
Заговорила свояченица:
- А ночью, вы знаете, услышала стук, испугалась, вхожу, он на кровати
одетый, то есть в пижаме, и спит... Свет горит, папка на полу, и все
бумажки рассыпаны...
Наконец дознался: Руська получил ожоги, слава богу, не слишком опасные.
Работал он там, как бывший танкист, на тракторе. Трактор куда-то
провалился. В прогоревший торф. Подробностей не знал никто, поехать
туда
сейчас же, что следовало сделать, почему-то не поехали. Толстуха Зоя
предлагала якобы простосердечно:
- Ребята, давайте туда съезжу, а? В Егорьевск? Я сейчас свободна, у
меня отпуск. Абсолютно не трудно, я с удовольствием...
И это при живой жене, при первой жене, и при сестре, и при сыновьях...
Какая-то ерунда несусветная. Вера бубнила невнятное:
- Спасибо, Зоечка, сейчас как будто нужды особой вроде бы...

Валентина, сжимая надутые губы, отчего лицо получалось квадратным и
злым - это выражение появлялось у нее, когда они с Руськой ссорились,
давно уже не ссорились, все затухло, - молча гремела посудой, потом ушла.
Его не касалось, что там кипело между женщинами. Но уж будьте
любезны,
когда случилась беда... Он почувствовал злобу против Валентины... Сводить
счеты в такой момент!
- Я поеду... Дайте адрес... Поскорее! - Павел Евграфович, суетясь,
поднимался из-за стола.
Все закричали. Набросились на него. Махали лицемерно руками. Он их
почти не слышал, думая о Гале: хорошо, что не дожила. Старик поедет в
больницу, потому что женщины, которые морочили сыну голову тридцать
лет,
_не могут его поделить_. Ах, бог ты мой, сам виноват! Сам, сам виноват,
глупец, беспринципный человек. Всю жизнь - по воле собственного
хотения.
Вот и наказание - некому воды... Околевай, как собака, среди чужих... И
одновременно жалость к сыну невероятной силы, до слез, стискивала Павла
Евграфовича. И как могут сидеть спокойно под абажуром, пить чай?
Валентина