Page 165 - Старик

чтобы зашнуровывать обувь, - рассказывал что-то юмористическое. О каком-
то
приятеле.
- И знаете, манера такая: "Хочешь положительную эмоцию? За пять
рублей?" Или позвонит по телефону: "Могу дать положительную эмоцию.
За
рубль..." Ха-ха!
- Это что же, шутка?
- Оно и шутка, оно и... От рубля не откажется.
- Хорошие у вас приятели.
- Парень он недурной. Но он игрок, понимаете? Всю жизнь играет во
все...
Стал рассказывать про игрока, неинтересное.
Павел Евграфович перебил:
- Что вы хотели сообщить, милый Анатолий Захарович? В качестве
положительной эмоции.
- Да вот что: передайте Руслану, что его главный соперник в битве за
дом, кажись, отпал. Кандауров.
- Как отпал?
- Отпал, - шепотом повторил Графчик и сделал значительное лицо:
округлил глаза и губы вытянул трубочкой. - Так мне думается. Не до того
ему. Серьезно болен.
- Да? - спросил Павел Евграфович. Не верилось, что молодые люди могут
серьезно болеть. Графчик кивал. Лицо было значительное. И это не вязалось
с тем, что он сидит на детской скамеечке, как будто на корточках. - Чем

заболел?
- Чем-то плохим. Я ему зла не желаю. Дай бог ему выкарабкаться, но,
по-моему, дело худо.
Павел Евграфович сидел на кровати, молчал, думал.
- А вы, Анатолий Захарович, случайно не игрок?
- Я? Ну что вы! - Графчик засмеялся и встал рывком со скамеечки. - Что
вы, что вы! У меня семья, мне некогда. Впрочем, можете считать, что я вам
ничего не рассказывал. В самом деле... Как глупо!
И он стремительно вдруг исчез. Павел Евграфович зачем-то поплелся к
Полине. Было черно, как ночью, звезды едва мерцали сквозь мглу. Каждый
день временами дымная мгла. Зачем к Полине? Что можно сказать, если
дело
худо? Полинин муж Колька умер много лет назад, она была еще молодая,
лет
пятидесяти, могла устроить свою жизнь, но не захотела. Галя ей советовала
устроить. Причем немедля, терять время было нельзя. Наметила ей одного
знакомого, врача по детским болезням. Полина отказалась. Дело вот в чем:
люди, подобные Мигулину, однолюбы. Они могут любить что-нибудь одно:
одну