Page 64 - Тихий Дон

что-то белое, шелестящее, двигавшееся по комнате.
«Эх, сладко бы с ней позоревать… А то рыбалить… Сиди там, коченей…» — неясно
думал он, вдыхая запах спальни.
В окно показалось смеющееся лицо, повязанное белой косынкой.
— Я через окно. Дай мне руку.
— Лезь. — Митька помог.
Опираясь на его руку, она близко взглянула ему в глаза:
— Скоро я?
— Ничего. Успеем.
Пошли к Дону. Она терла розовой ладонью слегка припухшие глаза, говорила:
— Сладко я спала. Надо бы еще поспать. Рано уж очень идем.
— Как раз будет.
Спустились к Дону по первому от площади проулку. За ночь откуда-то прибыла вода, и
баркас, примкнутый к лежавшей вчера на сухом коряге, качался, окруженный водой.
— Разуваться надо, — вздохнула Лиза, меряя глазами расстояние до баркаса.
— Давай перенесу? — предложил Митька.
— Неудобно… я лучше разуюсь.
— Удобнее будет.
— Не надо, — замялась в смущении.
Митька левой рукой обнял ее ноги повыше колен и, легко приподняв, зашлепал по воде
к баркасу. Она невольно обхватила смуглый твердый столб его шеи, засмеялась воркующе и
тихо.
Если б не споткнулся Митька о камень, на котором хуторские бабы шлепали вальками
белье, не было бы нечаянного короткого поцелуя. Ахнув, она прижалась к растрескавшимся
Митькиным губам, и Митька стал в двух шагах от серой стенки баркаса. Вода заливалась ему
в чирики, холодила ноги.
Отомкнув баркас, он с силой толкнул его от коряги, вскочил на ходу. Огребался
коротким веслом, стоя. За кормой журчилась, плакала вода. Баркас приподнятым носом
мягко резал стремя, направляясь к противоположному берегу. Дребезжали, подпрыгивая,
удилища.
— Куда ты правишь? — спросила, оглядываясь назад.
— На энтот бок.
У песчаного обрыва баркас пристал. Не спрашиваясь, Митька поднял ее на руки и
понес в кусты прибрежного боярышника. Она кусала ему лицо, царапалась, раза два
придушенно вскрикнула и, чувствуя, что обессиливает, заплакала зло, без слез…
Возвращались часов в девять. Небо кутала желторудая мгла. Плясал по Дону ветер,
гриватил волны. Плясал, перелезая через поперечные волны, баркас, и пенистые студеные
брызги поднятой с глубин воды обдавали выпитое бледностью лицо Елизаветы, стекали и
висли на ресницах и прядях выбившихся из-под косынки волос.
Она устало щурила опустошенные глаза, ломала в пальцах стебелек занесенного в
баркас цветка. Митька греб, не глядя на нее, под ногами его валялись небольшой сазан и
чебак, с застывшим в смертной судороге ртом и вылупленным, в оранжевом ободке, глазом.
На лице Митьки блудила виноватость, довольство скрещивалось с тревогой…
— Я повезу тебя к Семеновой пристани. Оттель тебе ближе, — сказал, поворачивая
баркас по течению.
— Хорошо, — шепотом согласилась она.
На берегу безлюдно, припудренные меловой пылью огородные плетни над Доном
изнывали, опыленные горячим ветром, поили воздух запахом прижженного хвороста.
Тяжелые, обклеванные воробьями шляпки подсолнухов, вызрев до предела, никли к земле,
роняли опушенные семечки. Займище изумрудилось наращенной молодой отавой. Вдали
взбрыкивали жеребята, и тягучий смех балабонов, привешенных к их шеям, несло к Дону
южным горячим ветром.