Page 67 - Тихий Дон

— Пришел узнать… — Митька нырнул в холодную слизь буравивших его глаз и зябко
передернул плечами, — может, отдадите Лизавету?
Отчаяние, злоба, трусость выдавили на растерянном Митькином лице пот, скупой, как
росная сырость в засуху.
У Сергея Платоновича дрожала левая бровь и топырилась, выворачивая бордовую
изнанку, верхняя губа. Вытягивая шею, он весь клонился вперед.
— Что?.. Что-о-о?.. Мерзавец!.. Пошел!.. К атаману тебя! Ах ты сукин сын! Пас-ку-да!..
Митька, осмелев от чужого крика, следил за приливом сизой крови, напиравшей на
щеки Сергея Платоновича.
— Не примите в обиду… Думал вину свою покрыть.
Сергей Платонович закатил набухшие от крови и слез глаза и жмякнул под ноги
Митьке чугунную массивную пепельницу. Она рикошетом ударила Митьку в чашечку левой
ноги, но он стойко выдержал боль и, рывком распахнув дверь, выкрикивал, скалясь, наглея
от обиды и боли:
— Воля ваша, Сергей Платонович, как хотите, а я от души… Кому она такая-то нужна?
Вот и думалось славу прикрыть… Ато ить надкушенный кусок кому нужен? Собака и то не
исть.
Сергей Платонович, прикладывая к губам скомканный платок, шел за Митькой по
пятам. Он загородил дорогу через парадный ход, и Митька сбежал во двор. Тут-то Сергей
Платонович только глазом мигнул торчавшему во дворе Емельяну-кучеру. Пока Митька
возился с тугим засовом у калитки, вырвались из-за угла сарая четыре выпущенные собаки и,
завидя чужого, распластались в беге по чисто выметенному двору.
Из Нижнего с ярмарки привез Сергей Платонович в 1910 году пару щенят — суку и
кобелька. Были они черны, курчавы, зевлороты. Через год вымахали с годовалого телка
ростом, сначала рвали на бабах, ходивших мимо моховского двора, юбки, потом научились
валить баб на землю и кусать им ляжки, и только тогда, когда загрызли до смерти телку отца
Панкратия да пару атепинских кабанков-зимнухов, Сергей Платонович приказал посадить их
на цепь. Спускали собак по ночам да раз в год, весною, на случку.
Митька не успел повернуться лицом, как передний, по кличке Баян, кинул ему лапы на
плечи и сомкнул пасть, увязив зубы в ватном сюртуке. Рвали, тянули, клубились черным
комом. Митька отбивался руками, стараясь не упасть. Мельком видел, как Емельян,
развеивая из трубки искры, промелся в кухню, хлопнул крашеной дверью.
На углу крыльца, прислонясь спиной к водосточной трубе, стоял Сергей Платонович,
сучил беленькие кулачки, поросшие глянцевитым жестким волосом. Качаясь, выдернул
Митька засов и на окровяненных ногах выволок за собой рычащий, жарко воняющий псиной
собачий клубище. Баяну он изломал горло — задушил, а от остальных с трудом отбили его
проходившие мимо казаки.

III

Наталья пришлась Мелеховым ко двору. Мирон Григорьевич детей школил; не глядя на
свое богатство и на то, что помимо них были работники, заставлял работать, приучал к делу.
Работящая Наталья вошла свекрам в душу. Ильинична, скрыто недолюбливавшая старшую
сноху — нарядницу Дарью, привязалась к Наталье с первых же дней.
— Поспись, поспись, моя чадунюшка! Чего вскочила? — ласково бубнила она,
переставляя по кухне дородные ноги. — Иди, позорюй, без тебя управимся.
Наталья, встававшая с зарей, чтоб помочь в стряпне, уходила в горницу досыпать.
Строгий на дому Пантелей Прокофьевич и то говаривал жене:
— Слышь, баба, Наташку не буди. Она и так днем мотает. Сбираются с Гришкой
пахать. Дарью, Дарью стегай. С ленцой баба, спорченная… Румянится да брови чернит, мать
ее суку.
— Нехай хучь первый годок покохается, — вздыхала Ильинична, вспоминая свою