Page 108 - «Детские годы Багрова-внука»

Багрово зимой

Наконец послышался лай собак, замелькали бледные дрожащие
огоньки из крестьянских изб; слабый свет их пробивался в наши окошечки,
менее прежнего запушённые снегом, – и мы догадались, что приехали в
Багрово, ибо не было другой деревни на последнем двенадцативёрстном
переезде. Мы остановились у первого крестьянского двора, и после я узнал,

что отец посылал спрашивать о дедушке: отвечали, что он ещё жив. Мы
ехали с колокольчиками и очень медленно; нас ожидали, догадались, что
это мы едем, и потому, несмотря на ночное время и стужу, бабушка и
тётушка Татьяна Степановна встретили нас на крыльце: обе плакали
навзрыд и даже завывали потихоньку. Мы без шума вошли в дом. Тётушка
взялась хлопотать обо мне с сестрицей, а отец с матерью пошли к дедушке,
который был при смерти, но в совершенной памяти и нетерпеливо желал
увидеть сына, невестку и внучат. Нам опять отдали гостиную, потому что
особая горница, которую обещал нам дедушка, хотя была срублена и
покрыта, но ещё не отделана. Дом был весь занят, – съехались все тётушки
с своими мужьями; в комнате Татьяны Степановны жила Ерлыкина с двумя
дочерьми; Иван Петрович Каратаев и Ерлыкин спали где-то в столярной, а
остальные три тётушки помещались в комнате бабушки, рядом с горницей
больного дедушки. В зале была стужа, да и в гостиной холодно. Едва
нашли кровать для матери; нам с сестрицей постлали на канапе, а отцу
приготовили перину на полу. Подали самовар и стали нас поить чаем; тут

пришла мать; она вся была мокрая от духоты в дедушкиной горнице, в
которой было жарко, как в бане. В гостиной ей показалось холодно, и она
сейчас принялась ее ухичивать; заперли двери в залу, завесили ковром,
устлали пол кошмами – и гостиная, в которой были две печки, скоро
нагрелась и во всё время нашего пребывания была очень тепла.
В голове моей происходила совершенная путаница разных
впечатлений, воспоминаний, страха и предчувствий; а сверх того,
действительно у меня начинала сильно болеть голова от ушиба. Мать скоро
заметила, что я нездоров, что у меня запухает глаз, и мы должны были
рассказать ей всё происшествие. Мне сделали какую-то примочку и глаз
завязали. Но мать была больнее меня от бессонницы, усталости и тошноты
в продолжение всей дороги. Она не легла, а упала в изнеможении на свою
постель; разумеется, и нас сейчас уложили. Отец остался на всю ночь у

дедушки, кончины которого ожидали каждую минуту. Мать скоро уснула,