Page 95 - Вечера на хуторе близ Диканьки
P. 95

—  Лжёшь, собачий сын! вишь, как мухи напали на усы! Я по глазам вижу, что хватил с
       полведра. Эх, козаки! что за лихой народ! всё готов товарищу, а хмельное высушит сам. Я,
       пани Катерина, что-то давно уже был пьян. А?

       —  Вот давно! а в прошедший…


       —  Не бойся, не бойся, больше кружки не выпью! А вот и турецкий игумен влазит в дверь! —
       проговорил он сквозь зубы, увидя нагнувшегося, чтобы войти в дверь, тестя.

       —  А что ж это, моя дочь! — сказал отец, снимая с головы шапку и поправив пояс, на котором
       висела сабля с чудными каменьями, — солнце уже высоко, а у тебя обед не готов.


       —  Готов обед, пан отец, сейчас поставим! Вынимай горшок с галушками! — сказала пани
       Катерина старой прислужнице, обтиравшей деревянную посуду. — Постой, лучше я сама
       выну, — продолжала Катерина, — а ты позови хлопцев.

       Все сели на полу в кружок: против покута пан отец, по левую руку пан Данило, по правую руку
       пани Катерина и десять наивернейших молодцов в синих и жёлтых жупанах.

       —  Не люблю я этих галушек! — сказал пан отец, немного поевши и положивши ложку, —
       никакого вкуса нет!

       «Знаю, что тебе лучше жидовская лапша», — подумал про себя Данило.


       —  Отчего же, тесть, — продолжал он вслух, — ты говоришь, что вкуса нет в галушках? Худо
       сделаны, что ли? Моя Катерина так делает галушки, что и гетьману редко достаётся есть
       такие. А брезгать ими нечего. Это христианское кушанье! Все святые люди и угодники божии
       едали галушки.

       Ни слова отец; замолчал и пан Данило.

       Подали жареного кабана с капустою и сливами.

       —  Я не люблю свинины! — сказал Катеринин отец, выгребая ложкою капусту.


       —  Для чего же не любить свинины? — сказал Данило. — Одни турки и жиды не едят
       свинины.

       Ещё суровее нахмурился отец.


       Только одну лемишку с молоком и ел старый отец и потянул вместо водки из фляжки, бывшей
       у него в пазухе, какую-то чёрную воду.

       Пообедавши, заснул Данило молодецким сном и проснулся только около вечера; сел и стал
       писать листы в козацкое войско; а пани Катерина начала качать ногою люльку, сидя на
       лежанке. Сидит пан Данило, глядит левым глазом на писание, а правым в окошко. А из
       окошка далеко блестят горы и Днепр. За Днепром синеют леса. Мелькает сверху
       прояснившееся ночное небо. Но не далёким небом и не синим лесом любуется пан Данило:
       глядит он на выдавшийся мыс, на котором чернел старый замок. Ему почудилось, будто
       блеснуло в замке огнём узенькое окошко. Но всё тихо. Это, верно, показалось ему. Слышно
       только, как глухо шумит внизу Днепр и с трёх сторон, один за другим, отдаются удары
       мгновенно пробудившихся волн. Он не бунтует. Он, как старик, ворчит и ропщет; ему всё не
       мило; всё переменилось около него; тихо враждует он с прибережными горами, лесами,
       лугами и несёт на них жалобу в Чёрное море.


       Вот по широкому Днепру зачернела лодка, и в замке снова как будто блеснуло что-то.
       Потихоньку свистнул Данило, и выбежал на свист верный хлопец.


                                                        Page 95/115
   90   91   92   93   94   95   96   97   98   99   100