Page 16 - Дубровский

умел он внушить всей губернии, также и отменно хорошей полиции, им заведенной в его
деревнях. Сначала соседи смеялись между собою над высокомерием Троекурова и каждый
день ожидали, чтоб незваные гости посетили Покровское, где было им чем поживиться, но
наконец принуждены были с ним согласиться и сознаться, что и разбойники оказывали ему
непонятное уважение… Троекуров торжествовал и при каждой вести о новом грабительстве
Дубровского рассыпался в насмешках насчет губернатора, исправников и ротных командиров,
от коих Дубровский уходил всегда невредимо.
Между тем наступило 1-е октября – день храмового праздника в селе Троекурова. Но
прежде чем приступим к описанию сего торжества и дальнейших происшедствий, мы должны
познакомить читателя с лицами для него новыми, или о коих мы слегка только упомянули в
начале нашей повести.

ГЛАВА VIII.

Читатель, вероятно, уже догадался, что дочь Кирила Петровича, о которой сказали мы
еще только несколько слов, есть героиня нашей повести. В эпоху, нами описываемую, ей было
17 лет, и красота ее была в полном цвете. Отец любил ее до безумия, но обходился с нею со
свойственным ему своенравием, то стараясь угождать малейшим ее прихотям, то пугая ее
суровым, а иногда и жестоким обращением. Уверенный в ее привязанности, никогда не мог он
добиться ее доверенности. Она привыкла скрывать от него свои чувств и мысли, ибо никогда
не могла знать наверно, каким образом будут они приняты. Она не имела подруг и выросла в
уединении. Жены и дочери соседей редко езжали к Кирилу Петровичу, коего обыкновенные
разговоры и увеселения требовали товарищества мужчин, а не присутствия дам. Редко наша
красавица являлась посреди гостей, пирующих у Кирила Петровича. Огромная библиотека,
составленная большею частию из сочинений французских писателей 18 века, была отдана в ее
распоряжение. Отец ее, никогда не читавший ничего, кроме Совершенной Поварихи, не мог
руководствовать ее в выборе книг, и Маша, естественным образом, перерыв сочинения
всякого рода, остановилась на романах. Таким образом совершила она свое воспитание,
начатое некогда под руководством мамзель Мими, которой Кирила Петрович оказывал
большую доверенность и благосклонность, и которую принужден он был наконец выслать
тихонько в другое поместие, когда следствия его дружества оказались слишком явными.
Мамзель Мими оставила по себе память довольно приятную. Она была добрая девушка, и
никогда во зло не употребляла влияния, которое видимо имела над Кирилом Петровичем – в
чем отличалась она от других наперсниц, поминутно им сменяемых. Сам Кирила Петрович,
казалось, любил ее более прочих, и черноглазый мальчик, шалун лет 9-ти, напоминающий
полуденные черты m-lle Мими, воспитывался при нем и признан был его сыном, не смотря на
то, что множество босых ребятишек, как две капли воды похожих на Кирила Петровича,
бегали перед его окнами и считались дворовыми. Кирила Петрович выписал из Москвы для
своего маленького Саши француза-учителя, который и прибыл в Покровское во время
происшедствий, нами теперь описываемых.
Сей учитель понравился Кирилу Петровичу своей приятной наружностию и простым
обращением. Он представил Кирилу Петровичу свои аттестаты и письмо от одного из
родственников Троекурова, у которого 4 года жил он гувернером. Кирила Петрович все это
пересмотрел и был недоволен одною молодостью своего француза – не потому, что полагал
бы сей любезный недостаток несовместным с терпением и опытностию, столь нужными в
несчастном звании учителя, но у него были свои сомнения, которые тотчас и решился ему
объяснить. Для сего велел он позвать к себе Машу (Кирила Петрович по-французски не
говорил и она служила ему переводчиком).
– Подойди сюда, Маша: скажи ты этому мусье, что так и быть – принимаю его; только с
тем, чтоб он у меня за моими девушками не осмелился волочиться, не то я его, собачьего
сына… переведи это ему, Маша.
Маша покраснела и, обратясь к учителю, сказала ему по-французски, что отец ее