Page 23 - Дубровский

ГЛАВА XI.

Теперь попросим у читателя позволения объяснить последние происшедствия повести
нашей предыдущими обстоятельствами, кои не успели мы еще рассказать.
На станции** в доме смотрителя, о коем мы уже упомянули, сидел в углу проезжий с
видом смиренным и терпеливым – обличающим разночинца или иностранца, т. е. человека, не
имеющего голоса на почтовом тракте. Бричка его стояла на дворе, ожидая подмазки. В ней
лежал маленький чемодан, тощее доказательство не весьма достаточного состояния.
Проезжий не спрашивал себе ни чаю, ни кофию, поглядывал в окно и посвистывал к великому
неудовольствию смотрительши, сидевшей за перегородкою.
– Вот бог послал свистуна, – говорила она в пол-голоса, – эк посвистывает – чтоб он
лопнул, окаянный басурман.
– А что? – сказал смотритель, – что за беда, пускай себе свищет.
– Что за беда? – возразила сердитая супруга. – А разве не знаешь приметы?
– Какой приметы? что свист деньгу выживает. И! Пахомовна, у нас что свисти, что нет: а
денег все нет как нет.
– Да отпусти ты его, Сидорыч. Охота тебе его держать. Дай ему лошадей, да провались
он к чорту.
– Подождет, Пахомовна; на конюшне всего три тройки, четвертая отдыхает. Того и
гляди, подоспеют хорошие проезжие; не хочу своею шеей отвечать за француза. Чу, так и
есть! вон скачут. Э ге ге, да как шибко; уж не генерал ли?
Коляска остановилась у крыльца. Слуга соскочил с козел – отпер дверцы, и через минуту
молодой человек в военной шинели и в белой фуражке вошел к смотрителю – вслед за ним
слуга внес шкатулку и поставил ее на окошко.
– Лошадей, – сказал офицер повелительным голосом.
– Сейчас, – отвечал смотритель. – Пожалуйте подорожную.
– Нет у меня подорожной. Я еду в сторону – – Разве ты меня не узнаешь?
Смотритель засуетился и кинулся торопить ямщиков. Молодой человек стал
расхаживать взад и вперед по комнате, зашел за перегородку, и спросил тихо у смотрительши:
кто такой проезжий.
– Бог его ведает, – отвечала смотрительша, – какой-то француз. Вот уж 5 часов как
дожидается лошадей да свищет. Надоел проклятый.
Молодой человек заговорил с проезжим по-французски.
– Куда изволите вы ехать? – спросил он его.
– В ближний город, – отвечал француз, – оттуда отправляюсь к одному помещику,
который нанял меня за глаза в учители. Я думал сегодня быть уже на месте, но г. смотритель,
кажется, судил иначе. В этой земле трудно достать лошадей, г-н офицер.
– А к кому из здешних помещиков определились вы, – спросил офицер.
– К г-ну Троекурову, – отвечал француз.
– К Троекурову? кто такой этот Троекуров?
– Ма foi, mon officier… я слыхал о нем мало доброго. Сказывают, что он барин гордый и
своенравный, жестокой в обращении со своими домашними – что никто не может с ним
ужиться, что все трепещут при его имени, что с учителями (avec les outchitels) он не
церемонится, и уже двух засек до смерти.
– Помилуйте! и вы решились определиться к такому чудовищу.
– Что ж делать, г-н офицер. Он предлогает мне хорошее жалование, 3000 р. в год и все
готовое. Быть может, я буду счастливее других. У меня старушка мать, половину жалования
буду отсылать ей на пропитание, из остальных денег в 5 лет могу скопить маленький капитал
достаточный для будущей моей независимости – и тогда bonsoir, еду в Париж и пускаюсь в
комерческие обороты.
– Знает ли вас кто-нибудь в доме Троекурова? – спросил он.
– Никто, – отвечал учитель, – меня он выписал из Москвы чрез одного из своих